Короткое детство - [35]
— Зачем ты так запираешься? Словно тебя украдут, — сказал Митька.
— Не твоё дело, — обрезал его Коршун.
Такого приёма Митька не ожидал и растерялся. После драки он побаивался Коршуна. А теперь ему стало ещё страшнее. Митька выдавил угодливую улыбку.
— Чего это ты лыбишься? — угрожающе спросил Коршун.
Митька вздрогнул и с перепугу выпалил:
— Ребята говорят, что ты нарочно отморозил себе уши.
— Почему нарочно?
— Чтобы не ехать на фронт, — невольно вырвалось у Митьки.
Коршун взял Митьку за грудки и скрипнул зубами.
— Кто сказал?
— Лапоть. Я не поверил, — и, что окончательно убедило Стёпку, добавил: — Даже хотел набить ему морду.
Митька вообще ничего не говорил Лаптю. А морду бить даже и не решился бы. Лапоть был в два раза сильнее Митьки.
— Врёшь, врёшь. Сам, наверное, такое надумал, — и Стёпка принялся раскачивать Митьку из стороны в сторону.
— Не вру. Если бы я так говорил, разве б я тогда к тебе пришёл, — оправдывался Митька.
Стёпка перестал трясти Митьку.
— Ладно, — сказал он. — Я с этим делом разберусь.
Митька поднял с полу шапку, прошёл к столу, сел на табуретку.
— Матки дома нет? — спросил он.
— А ты что, не видишь?
Разговор не вязался. Коршун ходил по избе кругами и сердито фыркал.
Митька поднял голову и покосился на Стёпку.
— Ты на меня очень сердишься?.. За драку.
— На дураков и хлюпиков не сердятся, — буркнул Стёпка.
«За дурака и хлюпика меня считает. Вот уж до чего дошло», — с тоской подумал Митька.
— Здорово уши-то отморозил? — спросил он.
— А ты думал как?
— Покажи, — невольно вырвалось у Митьки.
— Развязывай, — Стёпка повернулся к Митьке затылком. Митька опешил.
— Развязывать? С ума сошёл? А матка что скажет?
— Наплевать. Мне надоело в бинтах ходить. Говорят тебе, развязывай, — приказал Коршун.
Митька стал развязывать. Снял бинты с ватой и ахнул. Уши у Коршуна разбухли, кожа полопалась и свисала клочьями.
— Ну как, здорово? — спросил Стёпка.
— Здорово. Толстые, как у поросёнка.
Стёпка взял с комода зеркало, внимательно осмотрел свои уши и сокрушённо покачал головой.
— Точно, как у поросёнка.
— Давай опять завяжем, — предложил Митька.
— Не надо.
— А что матка скажет?
— Пусть что хочет говорит. А пороть всё равно не будет.
— Конечно, с такими ушами не будет, — согласился Митька. Почувствовав, что Стёпка малость подобрел, Митька осмелился задать самый главный вопрос:
— Стёп, расскажи, как ты съездил, — и, помолчав, добавил: — На фронт.
Стёпка пренебрежительно отмахнулся.
— Чего рассказывать. Съездил, да и всё, — и выжидательно посмотрел на Митьку. — Ладно уж. Расскажу. Только, чур, не перебивать.
Митька поклялся молчать как рыба.
— Когда мы подрались с тобой, — начал Коршун, — и ты разодрал мне своими граблями шею, я так обозлился, что хотел избить тебя, но у меня не было времени. Надо было на фронт собираться. Пришёл домой, поужинал как следует, положил в сумку краюху хлеба, три огурца и луковицу. Потом сел матери письмо писать, что ухожу на фронт. Написал письмо и разорвал. Если б я его оставил, то мамка сразу бы за мной на станцию, и тогда крышка. Верно?
— Конечно, верно! — воскликнул Митька.
— В общем, письмо решил ей написать прямо с фронта. А чтоб мамка сразу не бросилась искать меня, я взял батино пальто, свернул и положил под одеяло. Так, как будто я сплю…
— Здорово придумал! — сказал Митька.
Стёпка погрозил ему пальцем:
— Не перебивай! — и продолжал: — Оделся потеплее. На шерстяные чулки портянки навернул. Взял сумку и пошёл… Отошёл немного от дома, гляжу, Пугай за мной лупит. С Пугаем, конечно, веселее идти. Но, думаю, убьют ещё собаку на фронте, да и кормить её нечем. Вернулся, привязал Пугая на верёвку, попрощался с ним и пошёл. Идти тяжело, снегу навалило пропасть. Вот дурак, что лыжи не взял. Хотел воротиться за лыжами, да побоялся. Темнеть начало. Дотащился до села Раменье. Устал, как чёрт. Хотел попроситься к кому-нибудь на ночлег, а потом раздумал. Начнут расспрашивать: «Кто такой? Откуда? Куда? Зачем?» Могли бы и назад вернуть. Отыскал сарай, закопался в сено, поел хлеба с огурцами и лёг спать.
— И не страшно было одному? — спросил Митька.
— А чего бояться, на фронте небось пострашней. А ты не перебивай, а то и рассказывать не буду, — вскипел Стёпка.
Митька дал слово, что даже не пикнет.
Стёпка подулся на Локтя и продолжал:
— Проснулся чуть свет, доел горбушку с огурцами и пошёл. От села Раменья дорога гладкая, накатанная, в один час добежал до станции. Стал дожидаться эшелона на фронт. Они идут один за другим, и всё мимо. Ждал, ждал, замёрз, и есть хочется. А у меня осталась одна луковица. Ну и ругал же я себя, что хлеба мало взял! Другой раз бежать буду, так сначала целый мешок сухарей насушу. Пошёл на пункт, где эвакуированных кормят, подстрелить хоть какого-нибудь супчишку. Встал в очередь, подошёл к окну, а мне говорят: «Давай талон». А где я возьму талон? Я же не эвакуированный. Верно?.. Ну, я им наврал: сказал, что потерял талон. Повариха поморщилась, а потом говорит: «На, лопай и не ври!» А супчишко во! — и Стёпка показал большой палец. — Наваристый, с макаронами, объеденье. Рубанул я супчишку и опять побежал на станцию ловить эшелон. Два часа ловил, и хоть бы один остановился. Все на фронт чешут, аж земля дрожит и искры из-под колёс хлещут. Замёрз стоявши. Побежал на вокзал греться. А там народу — игле не пролезть. А я пролез. Пробрался к печке. Уселся, греюсь. Вдруг слышу: «Граждане, вы моего мальчика здесь не видели?» Глянул и обомлел — матка с кнутом. Вот уж я и труханул. Она бы с меня кнутом шкуру спустила. Знаешь, какая она горячая. Заполз под лавку. Завалился за мешки и притаился, как заяц. А мамка всё ходит и ищет меня. Не знаю, сколько она меня искала, только я уснул. А когда проснулся, в зале никого народу не было. Уборщица пол подметала. Увидела меня под лавкой и давай по рукам веником хлестать. Вылез я из-под лавки и побежал эшелон ловить. А его и ловить не надо. Стоит себе и как будто меня дожидается. Вагоны открыты. У дверей сгрудились солдаты, курят, смеются. Я спросил, куда едут. «Куда и все», — отвечают. Я сразу же догадался, что на фронт. Куда ж теперь все едут. Верно? Стал проситься, чтоб и меня взяли.
Имя В. Курочкина, одного из самых самобытных представителей писателей военного поколения, хорошо известно читателю по пронзительной повести «На войне как на войне», в которой автору, и самому воевавшему, удалось показать житейскую обыденность военной действительности и органично существующий в ней истинный героизм. Перу писателя присущ подлинный психологизм, лаконизм и точность выражения мысли, умение создавать образы живых людей. В книгу вошли повести о буднях на фронте в годы Великой Отечественной войны и советской мирной действительности, достоверно и без привычных умолчаний запечатлевшие атмосферу и характеры тех лет.
Среди бумаг Виктора Курочкина имеется автобиографическая рукопись, озаглавленная «Товарищи офицеры». Над нею писатель работал в конце 1965 года. Эти наброски свидетельствуют о том, как трудно автор «На войне как на войне» расставался с героями повести.
Виктор Курочкин – далеко не самое известное лицо в русской послевоенной литературе, однако закономерно, что в последние десятилетия проза «литературных лейтенантов» стала вытеснять масштабные полотна «литературных генералов», обращая взгляд читателя к главному герою великой русской прозы – «маленькому человеку». Эта «негромкая» проза и сегодня переворачивает душу.Предлагаемая вниманию читателей повесть «Последняя весна», датированная 1962 годом, печатается по изданию: Виктор Курочкин. Повести и рассказы (Л., 1978).
Повесть «Записки народного судьи Семена Бузыкина», давшая название сборнику, была написана в 1962 году, но полностью публикуется впервые. В. А. Курочкин (1923–1976) в начале 50-х годов служил народным судьей в Новгородской области, и в основе произведения — материалы реальной судейской практики. В повести поставлены острые социальные проблемы, не потерявшие своей актуальности и сегодня. В сборник также вошли повести «Заколоченный дом», «Последняя весна» и рассказы, рожденные впечатлениями от встреч с жителями деревень средней полосы России.
Рассказ о киноактере и его собаке, искалеченных жизнью, и о том, что так ли важны в жизни внешность и слава, почет и признание, таланты и поклонники.
Документальное повествование о жизненном пути Генерального конструктора авиационных моторов Аркадия Дмитриевича Швецова.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Основу новой книги известного прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Анатолия Ткаченко составил роман «Воитель», повествующий о человеке редкого характера, сельском подвижнике. Действие романа происходит на Дальнем Востоке, в одном из амурских сел. Главный врач сельской больницы Яропольцев избирается председателем сельсовета и начинает борьбу с директором-рыбозавода за сокращение вылова лососевых, запасы которых сильно подорваны завышенными планами. Немало неприятностей пришлось пережить Яропольцеву, вплоть до «организованного» исключения из партии.
В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».
Многие читатели знают Ивана Васильевича Вострышева как журналиста и литературоведа, автора брошюр и статей, пропагандирующих художественную литературу. Родился он в 1904 году в селе Большое Болдино, Горьковской области, в бедной крестьянской семье. В 1925 году вступил в члены КПСС. Более 15 лет работал в редакциях газет и журналов. В годы Великой Отечественной войны был на фронте. В 1949 г. окончил Академию общественных наук, затем работал научным сотрудником Института мировой литературы. Книга И. В. Вострышева «Зимой в Подлипках» посвящена колхозной жизни, судьбам людей современной деревни.