Королева красоты Иерусалима - [61]

Шрифт
Интервал

. Да, он ходит в оперу с Луной, хоть она еще ребенок, а с кем ему ходить? Кто из невежд и неучей, живущих рядом с ним, любит оперу? Его неграмотная жена? Его сестра Аллегра и ее дурак-муж? Может, разве что мать. Если б она не превратилась в злобную ведьму, могла бы стать ему подходящей компанией для похода в оперу. Когда-то давным-давно, пока несчастья еще не обрушились на его голову, пока она еще была такой, какой надлежит быть матери, он многому у нее научился. Как и многие в Иерусалиме, он тоже считал, что его мать – умнейшая из женщин. Умная как мужчина, говорили о Меркаде. Она рассказывала ему о небесных созвездиях, о Большой и Малой Медведице, о Млечном Пути, о луне и о звездах; рассказывала о том, как Господь создал мир, объясняла логику устройства Вселенной. Хоть Меркада и не училась ни единого дня в жизни, в ней было больше глубины и больше познаний, чем в ком-либо из тех, с кем он был знаком. Она самостоятельно научилась писать и читать, с помощью его отца Рафаэля, который своей мудростью заслужил всеобщее уважение. Ни одна женщина-спаньолит ее лет, ни одна соседка, родственница или знакомая не умела читать и писать, только его мать, Меркада Эрмоза.

А может, она все-таки не так уж умна, его мать? Будь она умна, не заставила бы его отказаться от единственной любви и, прикрываясь именем мужа, не сгубила бы его, своего первенца, которого любила больше других детей. Нет, его мать не только не умнейшая из женщин, как думал он когда-то, она еще и не человек. И он сам превратился в получеловека, в развалину, и нет у него ни сил, ни желания длить эту жизнь.

Слухи о душевном состоянии Габриэля разлетаются как на крыльях. Шмуэль, раз в три месяца навещающий Меркаду в Тель-Авиве, не смеет заговорить с матерью о Габриэле, но своей сестре Аллегре озабоченно говорит:

– Нужно что-то делать. Наш брат запустил себя, запустил лавку, запустил семью; даже дочкам не удается выжать из него улыбку. У него все время похоронное лицо, как будто весь мир лежит на его плечах.

– Боже мой, – пугается Аллегра, – что, кто-то умер? Как случилось, что Габриэль стал такой?

– Он уехал в Бейрут и вернулся через день, и с тех пор его словно подменили. Он даже не приходит в синагогу молиться, а Мацлиах говорит, что он перестал подсчитывать выручку в магазине. Я волнуюсь за него. – А что говорит Роза?

– Роза – пустема[72], она собственной тени боится. Я к ней обращаюсь, а она только хлопает своими коровьими глазами и молчит. Ты слышала, что этот пьяница Эфраим стал членом шайки Штерна?

– О господи, они же самые страшные, – хмурится Аллегра, – самые опасные. Англичане их больше всех боятся. А Роза, что она говорит?

– Раздувается от гордости, как индюшка. Для нее теперь Эфраим как Самсон-назорей. Герой… Слушай, Аллегра, мы должны что-то сделать с Габриэлем.

– А что мы сделаем? Это он всегда заботился о нас, а как мы можем позаботиться о нем?

– Не знаю. Но, черт возьми, если мы ничего не сделаем, дело закончится сумасшедшим домом, увидишь.

Вот уже несколько дней Габриэль не ходит в лавку. Лежит в кровати как мертвый и отказывается встать.

– Габриэль, керидо, что с тобой? – пытается заговорить с ним Роза.

Но он не отвечает. Он смотрит сквозь нее остекленевшим взглядом. Это не те красивые зеленые глаза Габриэля, которые ей знакомы, это глаза мертвеца, думает Роза в ужасе. Боже, но кто может поднять его с постели? Луна, только Луна! Она поговорит с дочкой, будет умолять, если нужно. Только Луна сможет поднять своего отца с постели.

Но Розе не приходится умолять. Луна до смерти напугана состоянием отца. Ей только десять, но она не может не чувствовать, что отец тяжело болен.

– Папочка, дорогой, что у тебя болит? – спрашивает она отца с нежностью, которую не проявляет ни к кому на свете, кроме него.

Габриэль смотрит на нее, и душа его раскрывается навстречу любимой дочке. Вот только его будто кто-то ремнями привязал к постели. Он хочет заговорить с Луной, утешить ее, но слова застревают в горле и не выходят; он хочет обнять ее, но руки пригвождены к постели, он не может выпростать их из-под одеяла.

Рахелика и Бекки стоят, прижавшись к Луне, рядом с кроватью Габриэля. Маленькая Бекки горько плачет, она не понимает, почему папа такой печальный, почему мама и сестры такие печальные. Рахелика помогает Луне поправить одеяла и подушки под Габриэлем, который лежит как бревно.

– Мама, иди сюда, помоги нам поднять папу, – зовет Рахелика.

Роза спешит на помощь, но Луна легонько отталкивает ее:

– Не надо, мы сами справимся. Пойди приготовь ему чай.

Мерзавка, она отдает мне приказы! Кровь бросается Розе в голову. Но не время сердиться на фляку, она рассчитается с ней позже, когда муж выздоровеет. Где такое слыхано, она не дает Розе приблизиться к Габриэлю, даже Рахелике с трудом разрешает за ним ухаживать, она хочет его только для себя.

Так не может больше продолжаться, думает Роза, нужно что-то делать. Доктор Сабо уже был, проверил сердце, измерил температуру. «Ваш муж здоров как бык, – сказал он Розе. – Ему нужно только немного рыбьего жиру и сернокислых солей, чтобы окрепнуть, это все». И выписал рецепт. Она пошла в аптеку и все купила, но Габриэль отказывается принимать лекарства и вставать с постели. Ведет себя как ребенок: она обращается к нему, а он отворачивается к стене.


Рекомендуем почитать
Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Маска (без лица)

Маска «Без лица», — видеофильм.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.