Королева красоты Иерусалима - [60]
– Видал, какое несчастье случилось в Тель-Авиве? – спрашивает Франц с тяжелым немецким акцентом. – Аарон Эльман, первый внук, родившийся в Тель-Авиве, упал с балкона и умер.
– Как умер? – Габриэль на минуту выходит из своего заторможенного состояния.
– Мать оставила его в колыбели на балконе, – рассказывает толстяк Франц, – на третьем этаже, на улице Гильбоа, а ребенок потерял равновесие и упал с балкона вниз и умер.
Габриэль берет газету, оставляет на прилавке монетку в полгруша и идет своей дорогой.
Недобрые ветры дуют в стране, думает Габриэль на обратном пути в лавку. Страна в опасности, и смерть маленького ребенка из-за небрежности матери, как бы она ни была печальна, – всего лишь крохотная песчинка в той буре, которая грозит обрушиться на народ Израиля. Он это нутром чувствует. Габриэль хочет пробудиться, хочет закричать, что чувствует, но он заключен в свое тело, как в тюрьму. Его душа хочет освободиться, выйти на волю, он больше не может выносить эту боль. Он больше не может выносить свою жизнь, Розу, даже девочек, которые превратились в бремя, в ярмо. А Луна не отступается, надоедает ему, хочет, бедняжка, вернуть себе прежнего папу. Но он не может снова стать тем, кем был, не может снова стать любящим отцом. Он себя не любит – как же он полюбит ее? Как полюбит ее сестер? Если бы он только мог, сбежал бы. Бросил бы лавку, Розу, дочек и сбежал. Вступил бы в «Хагану». Может, займись он проблемами еврейского народа, меньше бы думал о собственных?
В Германии водителей-евреев увольняют с транспорта, а врачей-евреев – из больниц. А тут у нас что происходит? Забастовки. Именно сейчас, в такое тяжелое время, учителя решили бастовать. Они протестуют против занятий в две смены, так что теперь девочки не ходят по утрам в школу, и Роза, на его голову, вдруг начала жаловаться. До сих пор он не слышал от нее ни единой жалобы, и это помогало ему выносить ее присутствие, а теперь вдруг оказалось, что у нее тоже есть рот. То она морочит ему голову со своим придурочным братцем, жалким пьяницей, делает из него героя, то жалуется, что девочки целый день дома, уже дырку в голове ей прогрызли. Чего она хочет? Чтобы он бросил лавку и сидел дома с детьми? У него еще сохранились остатки самоуважения. Впрочем, сохранились ли? У кого в эти дни есть самоуважение? Мы стали народом-тряпкой, стыд и позор! Британцы делают с нами что хотят: комендантский час, аресты, страх. Посмотрите на этих героев на рынке, только болтать умеют: «мы им покажем», «мы им зададим», – а как только комендантский час, все быстренько закрывают лавки – и по домам, словно крысы в свои норы. У них есть самоуважение? Море выбрасывает на тель-авивский берег ящики с апельсинами, упавшие с грузовых пароходов, и вот уже весь Тель-Авив у моря: мужчины, женщины, старики, дети – все растаскивают ящики, которые им не принадлежат, грабят чужое добро, плоды тяжелого труда других людей. Это же позор, пишут в газетах, разве так поступают люди чести? Воруют у несчастных людей товар, который те утратили…
Где прежние дни? Где честь? Он не забудет, какую гордость ощущали все в ишуве[65] в марте 1920-го, когда Йосеф Трумпельдор[66], потерявший руку на русско-японской войне, погиб, защищая с товарищами Тель-Хай. Он никогда не забудет надгробной речи, которую произнес Берл Кацнельсон[67]: «Народ Израиля будет помнить святые души своих сыновей и дочерей, преданных и отважных». Гордость, смешанную с болью, чувствовал он, читая в газете эти волнующие слова.
В те дни не было времени переживать – каждый день случались новые беды. Отношения с арабами все ухудшались, и Габриэль, который верил в добрососедский мир и заключал сделки с жившими рядом арабами и с торговцами из Старого города, все еще надеялся, что речь идет о чем-то несущественном, что это экстремисты с обеих сторон чинят друг другу зло. Но когда арабские хулиганы стали бесноваться на улицах еврейского квартала, грабить магазины и дома и даже забрались к ним в дом и украли у матери ее украшения, он почти утратил веру. Ему не забыть этого зрелища: десятки тысяч арабов бесновались на площади перед муниципалитетом, воздевали руки к небесам и вопили «Итбах аль-Яхуд!»[68].
Когда они стали врагами? Ведь все годы между ними сохранялись хорошие отношения. Помни, сказал ему покойный отец, не все арабы плохие. Арабы, которые пришли сюда грабить и разорять, это не те арабы, которых мы знаем. Это экстремисты. У нас тоже есть такие. Поэтому Габриэль ненавидит экстремистов, поэтому ему так противен Штерн и его люди, поэтому он поддерживает деятельность «Хаганы».
В «Эдисоне» сейчас выступают Браха Цфира и Нахум Нарди[69], они специально приехали из Тель-Авива на гастроли в Иерусалим. В хорошие времена Габриэль брал Луну и шел слушать йеменитку. Он любил музыку, да и Луна была неравнодушна к культуре – не то что Роза, женщина невежественная и необразованная. Он учит Луну любить театр, кино, оперу. В тот год, когда они жили в Тель-Авиве, он водил ее в оперный на площади Герберта Самуэля[70] слушать «Севильский цирюльник», которым дирижировал Голинкин
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.