Корни тамариска - [133]

Порожденные ощущением безысходности, многие пословицы сами помогали формировать общественно-психологический климат, в котором правитель мог бы злодействовать, не встречая сопротивления, «быть фараоном», а фараон в народном языке — символ угнетения и несправедливости.

Египтянин не любит нести личную ответственность, потому что он видит в ней и трудности и опасности, которые угрожают ему и его семье. Он не хочет иметь свое собственное, отдельное мнение. Есть пословица: «Спрячь свою голову среди других голов, иначе ее отрубят». Или: «Я первый, кто подчиняется, и последний, кто бунтует». Тип человека, который не говорит, не видит, не слушает.

Не таково положение людей, которые находятся при власть имущих, рядом с администрацией и ведут паразитический образ жизни. Они едят за счет феллахов, но они — слуги власти. Народ их не уважает, потому что тот, кто свое благополучие основывает на благополучии правителей и эмиров, не может вести достойную жизнь, становится карьеристом, прихлебателем.

Ряд пословиц рисует образ идеального правителя. Требования к нему у народа невелики, но, как говорится, «он — в одном вади, а народ — в другом вади», и его отделяют от народа его прихлебатели и слуги. Пословицы говорят: «Если хочешь, чтобы тебе подчинялись, то отдавай приказы, которые можно выполнить», «Не навязывай подданным слишком много солдат».

Но: «Если правитель будет умеренным, то разбегутся подданные», то есть если правитель будет править мягкой рукой, то его подданные разболтаются. Поэтому другая пословица дает жестокий совет: «Бей невинных, чтобы боялись и виноватые».

Отношения правителя и подданных — отсутствие взаимного уважения, сомнения, ненависть. Правитель никогда не чувствовал себя в полной безопасности, ощущая себя временщиком, которому грозили смерть или изгнание. Недаром одна старинная пословица говорит: «Сын правителя — сирота».

Простой человек не верит в силу закона и правосудие государственных органов. Взаимоотношения между кланами и семьями больше регулирует обычай кровной мести, видимо тоже пришедшей в Египет вместе с аравийскими арабами, чем шариат и гражданские законы.

Однако чувства населения к власти сложны и противоречивы. Власть имущим не доверяют, их ненавидят, но им и завидуют, перед ними заискивают, хотя бы внешне. «Безмерное упрямство и непокорность сочетаются у египтян с подобострастием в манерах и речах», — отмечал еще Э. У. Лэйн. Жизнь, быт, хозяйственная деятельность, успех и благополучие отдельно взятого человека зависят от его способностей и усилий в меньшей мере, чем от хороших отношений с власть имущими. Лицемерие и лизоблюдство — распространенный порок, хотя поражена им прежде всего бюрократия. Иерархичность общества требует послушания и покорности, а непротивление усиливает деспотизм. Даже небольшой египетский чиновник рад, когда получает хотя бы толику реальной власти. Обладание местечком в чиновничьей иерархии он связывает с почетом и возможностью личного обогащения. До недавнего времени самым почетным делом для получившего образование считалось стать чиновником.

Если власть не предполагает ответственности, она на вкус многих сладка, начиная с нижайших степеней. Только так я мог объяснить поведение какого-нибудь явно бедного посетителя кофейни, который с царственным видом требует свою чашечку кофе или протягивает ноги, чтобы на его туфли навел блеск мальчишка — чистильщик сапог. С не меньшим удовольствием во время киносеанса иной зритель подзывает разносчика кока-колы или жевательной резинки, хотя у лоточника при входе в кинотеатр все это дешевле. Но приятно хоть на миг почувствовать себя пашой.

Без иерархии, без власти египтянин не представляет себе общества. «У кого нет старшего, тот покупает себе старшего», — говорит пословица, а другая утверждает: «Власть в деревне — на холме». Господствует убеждение, что начальство, публичная или духовная власть обязательно нужны. Народ издевается в пословицах и в шутках над власть имущими, но где-то в глубине души у египтян сидит тоска по сильному, но мудрому и справедливому правителю.

Особенность производственной и общественной структуры Египта в том, что борьба против центральной власти необычайно трудна. Центр был сильнее любой провинции. Это объяснялось и тем, что разрубить кровеносную систему ирригации было невозможно. Наибольший упадок в стране наблюдался как раз в периоды появления элементов феодального сепаратизма — хотя бы в XVI веке накануне османского завоевания или в конце XVIII века перед экспедицией Наполеона, когда не то чтобы нарушалась целостность хозяйственного механизма, а просто он недостаточно поддерживался.

Доведенный до отчаяния народ к бунту против власти прибегал лишь в крайних случаях, но даже в этих редких случаях то были городские низы, а не крестьяне. Если, не грозила смерть, феллах предпочитал терпеть.

Крестьянин не мог бежать куда-нибудь не потому, что был формально привязан к земле, а просто в стране не было другой земли, других источников существования. Вокруг простиралась пустыня.

Помыслы и устремления крестьянина сводились к тому, чтобы выжить. Феллах Египта, однако, первым на земле стал прибегать к пассивному сопротивлению, гражданскому неповиновению. Не выполнить приказ, утаить налоги, уклониться от выполнения невыгодного для тебя распоряжения, сказать «да» и тут же сделать все наоборот, «швейковать», употребляя чешское выражение. Этими методами феллах Египта владеет в совершенстве.