Контрабандисты Гора - [55]

— Нам, само собой, раз уж Ты варварка, понадобится варварское имя, — задумчиво проговорил он. — Опять же не хотелось пачкать о тебя прекрасное гореанское имя.

Я благоразумно промолчала.

— Имя должно быть коротким и простым, очевидной рабской кличкой, такой, которая ясно давала бы понять твою никчёмность и бесполезность, что Ты — простое, незначительное движимое имущество. И при этом, хотелось бы, чтобы имя было сексуально стимулирующим, таким, которое способно разжечь в мужчине интерес и агрессию. Мы хотим, чтобы оно само говорило: «Вот беспомощная, уязвимая рабыня, разве она не прекрасна, разве она вас не возбуждает? Так делайте с нею всё, что пожелаете!». Мы хотим, чтобы оно указывало на то, что Ты будешь беспомощна и приятна на конце цепи, или привлекательна, будучи беспомощно связанной, красиво перевязанным любвеобильным свёртком, хорошо смотрящимся на мехах. Иногда варварок наряжают в необычно откровенные туники. Зачастую их хозяевам нравится выставлять своё имущество в самом выгодном цвете, а заодно и помогать им иметь в виду, что они — рабыни. Они замечательно выглядят на поводке.

— Да, Господин, — согласилась я, про себя надеясь, что у меня получится красиво стоять, ходить, опускаться на колени, лежать или извиваться на поводке своего господина. Как естественно для животного быть на поводке!

— Позиция! — бросил мужчина.

Моё тело немедленно, повинуясь вбитому в него рефлексу, приняло правильную позу. Я широко расставила колени, откинулась назад, оперевшись ягодицами на пятки, выпрямила спину, подняла голову, прижала ладони к бёдрам и стараясь не встречать его глаза, замерла в ожидании.

Должно быть, подумала я при этом, моё тело точно так же среагировало бы на поводок.

Итак я стояла на коленях, снова, в предписанной позе. В какой ещё позе женщина могла быть более выставлена как рабыня? Кем ещё могла бы быть женщина, стоящая подобным образом? Странная фантазия промелькнула в моей голове, я представила себя в моём прежнем мире, в проходе большого магазина, идущей голой на поводке вслед за своим хозяином, а затем, когда он задерживается у стеллажа, становящейся на колени у его бедра и покорно опускающей голову. А другие тем временем сновали бы мимо, полностью одетые, а если бы они замечали меня, то сразу признавали бы меня рабыней. Интересно, задалась я вопросом, могло ли бы такое однажды произойти на моей прежней планете. Очевидно появились бы некие культурные регуляторы. На Горе такие сцены не беспрецедентны, хотя обычно рабыня была бы одета в тунику, откровенную и короткую, конечно, как было подходяще для её положения и статуса.

Мужчина отступил на пару шагов и окинув меня оценивающим взглядом, обернулся к своим товарищам, которых было двое, и один из них держал доску с примечаниями или отчётами.

— Что думаете, парни? — спросил он.

— Неплохой кусок рабского мяса, — усмехнулся второй, тот который не занимался ведением записей.

Я, изящно, но непреклонно, продолжала удерживать позу. Неприятно получить пощёчину или удар хлыстом. Ещё менее приятно оказаться под плетью.

— Так как мы её запишем? — поинтересовался тот, который общался со мною, у товарища с доской, бумагами и стилусом, и которому, казалось, было всё равно.

— Лаура, — пожав плечами, бросил мужчина с бумагами.

— Ты — Лаура, — объявил мне товарищ, снизошедший до общения со мной. — Как тебя зовут?

— Лаура, — ответила я, и тут же поспешила добавить: — Если это будет угодно Господину.

Мужчина кивнул и направился к следующей девушке в ряду. Я осталась стоять на коленях не спеша нарушать позу.

Итак, меня назвали. Теперь я была Лаурой.

Глава 14

Топор с влажным чавканьем вгрызся в дерево.

— Хороший удар, — похвалил Тиртай. — Многим пришлось бы ударить трижды, чтобы войти так глубоко.

— Странно, что мы не ошкуриваем эти брёвна, — сказал я.

— Этим займутся другие люди и в другом месте, — объяснил Тиртай. — Они проследят за тем, чтобы превратить их в брусья и доски, и придать им нужную форму.

Тяжёлые брёвна грузили на крепкие фургоны, запряжённые тягловыми тарларионами, которые оставляли тарновый лагерь и направлялись куда-то на восток по узкой просеке, проложенной через лес.

— В корабельном лагере, — предположил я, правда я там ни разу не был, а только слышал его название.

— Возможно, — пожал плечами Тиртай.

— Некоторые утверждают, — решил намекнуть я, — что там строится деревянный форт.

— В некотором смысле, — снова уклонился он от прямого ответа.

— Мы далеко от моря, — заметил я.

— В нескольких днях пути, — подтвердил Тиртай.

Я снова со всего размаху опустил тяжёлый топор на ствол дерева. Рукоять ударила по рукам и встряхнула всё тело. Спустя некоторое время от такой работы начинает болеть каждый мускул, и все твои мысли сводятся к одной: поскорей бы наступила ночь. Вообще-то, когда мне предлагали отправиться на север, меня никто не предупреждал, что работать придётся на лесоповале. Впрочем, это касалось и многих других, если не всех. Почему, спрашивал я себя, меня понесло на север? Ну да, конечно, два золотых статерия и приключения, чего же ещё? Конечно, никакой другой причины не могло быть в принципе. Люди в лагере роптали. Туровая чащоба это вам не хвойное редколесье, валить такие деревья куда как сложнее. Подрубленный ствол тарларион валил посредством талей и тащил к опушке, где были установлены огромные козлы со шкивами и противовесами, с помощью которых брёвна укладывали на постели фургонов. Если заряжал дождь, то в фургоны приходилось запрягать двойные команды тарларионов. Одинарные не могли вытянуть фургоны, зачастую по самые оси тонувшие в грязи. Иногда меня назначали в ремонтные партии, которые гатили дорогу, ведущую в восточном направлении, чтобы привести её в состояние пригодное для прохода. Правда, нам не позволяли заходить слишком далеко на восток. Возможно, для ремонта более удалённых участков просеки приходили бригады с другого конца этой дороги. Насколько я знал, им, в свою очередь, не разрешалось заходить слишком далеко на запад и приближаться к тарновому лагерю.