Контрабандисты Гора - [36]

— Хо! — внезапно негромко воскликнул я.

— А можно мне посмотреть? — поинтересовалась моя рабыня.

— Оставайся на коленях, — бросил я.

Через двойные деревянные ворота, достаточно широкие, чтобы мог пройти фургон, из внутреннего двора тёмного здания, возвышавшегося позади причалов, появился писец, в своей синей рабочей тунике и с дощечкой подмышкой. Как я и ожидал, поскольку не раз наблюдал такую процедуру прежде, вслед за ним вывели караван раздетых рабынь, скреплённых вместе за шеи одной длинной верёвкой. Руки у всех были связаны сзади, а глаза закрыты повязками.

Караван остановил сразу по выходе из здания. Теперь им предстояло ожидать, пока за ними не придёт офицер с какого-либо из кораблей. Караван сопровождали три охранника, один занял позицию со стороны здания, двое других стояли со стороны подхода к причалам.

Я быстро намотал и закрепил поводок на шее моей рабыни.

— Господин? — удивилась она.

Но я уже шёл в сторону каравана, как делал это в прошлые разы, чтобы занять облюбованное мною место между ним и причалом, откуда я, вместе с другими, мог хорошо рассмотреть бусинки этого ожерелья.

Моя рабыня, послушная взмаху моей руки, сопровождала меня. Несомненно, она была благодарна мне за свою тунику. Я объяснил портному, что туника нам нужна «рабски короткая». У неё прекрасные ноги, так почему бы хозяину не продемонстрировать их? Как и положено обычной рабской тунике, у неё не было рукавов, и, естественно, как и у большинства предметов одежды рабынь, не имелось никакого закрытия снизу. Это помогает рабыне лучше понимать, что она — рабыня, что она всегда открыта для удобства своего владельца.

Я здесь был не один. Несколько мужчин, наёмники, докеры и просто зеваки, собрались около каравана.

— Отлично! — констатировал я, уверенный, что это была она.

— Господин? — спросила моя рабыня.

Мужчины, привычно рассматривали рабынь и комментировали их прелести. Рабыни, если неволя для них не в новинку, приучены к тому, что их публично рассматривают и обсуждают как товар, которым они, собственно и являются. Верр, кайила, тарларион и прочие ведь не возражает против этого, так, почему должны возражать рабыни?

— Держу пари, что каждая уже нагрелась, — заявил кто-то.

— Дайте мне десять енов и любая из них будет рыдать, брыкаться и умолять о большем, — усмехнулся другой.

— Полюбуйтесь на бока той высокой брюнетки, — предложил третий, указывая на темноволосую рабыню, стоявшую в караване первой.

— А какие лодыжки у той рыжей! — воскликнул четвёртый.

— Превосходные, — поддержал его пятый, — хотел бы я увидеть их в кандалах.

— Она просто пудинг, который потечёт при малейшем прикосновении, — засмеялся второй.

— Аппетитные вуло, — прокомментировал четвёртый.

— Сладкие тасты, каждая из них, — заключил пятый, — радость кондитера.

— Осталось только нанизать их на палочки, — усмехнулся первый.

Замечания, а также предложения и шутки были адресованы рабыням, но те не могли ответить, поскольку в караване им обычно запрещено говорить. Но я видел, что у некоторых из них повязки намокли от слёз. Губы у двух или трёх дрожали. Неужели они всё ещё не осознали, что были рабынями?

Я подошёл к той, которая меня так заинтересовала.

По-видимому, ощутив, что около неё кто-то есть, она встала прямее и красивее. Возможно, она предположила, что это был охранник. Кому хочется получить поучительный удар хлыста? Мужчины ожидают от рабынь многого. Они же не свободные женщины.

Как я и ожидал, на её левой груди, как и у остальных, всё ещё можно рассмотреть следы номера её лота, правда, сами цифры определить уже было практически невозможно. Но я-то знал, что когда-то там было написано сто девятнадцать.

Я зашёл немного сбоку, чтобы рассмотреть её миниатюрные запястья, скрещенные и связанные за спиной девушки. Непрозрачная ткань, дважды втугую обёрнутая вокруг головы и завязанная на узел на затылке, начисто лишала её возможности что-либо видеть. Единственное, что она могла, это чувствовать доски под ногами, лёгкий бриз на теле, и слышать скабрёзные шуточки столпившихся вокруг мужчин. Она была на той же самой длинной верёвке, что и остальные её сёстры по каравану. Верёвка обвивалась петлёй вокруг её шеи и шла дальше к следующей девушке. Петля была свободной, не давила на горло, но выскользнуть из неё было нереально.

Я окинул её оценивающим взглядом.

Животное было красиво, надо признать, и даже очень красиво.

Я почувствовал, как во мне поднимается волна раздражения. Она стала ещё красивее, чем я помнил её по первой встрече. Я-то хотел найти её усталой, осунувшейся и подурневшей, а нашёл, что теперь она красивее, чем прежде. Безусловно, она прошла кое-какое обучение, у неё теперь появилось кое-какое понимание того, чем она теперь была, как правильно стоять на коленях и как нужно повиноваться мужчинам.

Я был зол.

Я надеялся выбросить её образ из своей головы, избавиться от воспоминаний о ней. Мне не следовало приходить на причал! Я не должен был высматривать и ждать её, потеряв столько дней. Я мог бы сесть на корабль до Дафны ещё несколько дней назад, но вместо этого, без всякой разумной причины задержался в Брундизиуме. Я был глупцом.