Контрабандисты Гора - [26]

Судя по всему, было раннее утро.

По лестнице спустились три человека. Один держал несколько коротких отрезков шнура и полосы тёмной ткани, с плеча второго свисало несколько петель верёвки. Последний из вошедших, одетый в синюю тунику, нёс доску для письма и карандаш.

Рабыни вжались в стены, словно хотели быть как можно дальше от них.

Если я не сбилась со счёта, то это был мой одиннадцатый день, проведённый в этом, то ли подвале, то ли темнице. Мне уже приходилось видеть этих троих прежде, возможно, четыре или пять раз. Они были охранниками или дежурными, которые приводили девушек сюда, или сопровождали их вверх по лестнице на выход из подвала.

Без приказа или сопровождения охранников нам было запрещено подниматься по этой высокой, узкой лестнице шедшей вдоль одной из стен и заканчивавшейся зарешеченной дверью, открывавшей доступ к остальным зонам хранения. Нам было известно назначение шнуров, полос ткани и длинной верёвки.

В доме и в этом подвале, из разговоров девушек я узнала о прекрасном Ко-ро-ба, шумном Харфаксе, могущественном Аре и даже о далёкой, обширной Турии.

Почему нас не могли купить для таких мест?

Но мы узнали шнуры, полосы ткани и длинную верёвку.

— Всем молчать, — предупредил нас товарищ в синем.

Мы уже стояли на коленях, поскольку находились в присутствии свободных мужчин. В этом мире рабов и свободных отделяет пропасть. Подозреваю, что немногие на моей прежней планете были бы не в состоянии хотя бы начать постигать характер этой пропасти. Разумеется, это касалось и меня в бытность мою на Земле. А потом я стала рабыней. Свободный человек — человек, рабыня — нет. Она — животное, и как таковое её обычно отмечают клеймом и ошейником. И как любое другое животное, она может быть продана и куплена, и с нею будут поступать так, как понравится её владельцам. У свободного человека есть каста, клан и Домашний Камень. Рабыня не имеет ничего, она сама принадлежит. Свободный человек сознаёт себя свободным и ощущает себя таковым. Рабыня знает о своей неволе, и ощущает себя соответственно. Она существует для господина и надеется, что он будет ею доволен.

Глаза мужчины скользнули по нам, стоявшим на коленях в грязной соломе, голых, замерших в ожидании под их оценивающими взглядами.

Конечно, мы были напуганы. Мужчины могли сделать с нами всё, что им могло понравиться. Мы были рабынями.

— Вспомните номера своих лотов, — приказал товарищ в синем, с доской и карандашом.

У нас не было имён. Нас ещё никак не назвали. Да даже если бы нас назвали, если бы назвали вообще, то это были бы не имена, а рабские клички, данные нам хозяевами, которые могли их с такой же лёгкостью отобрать или поменять, стоило им только этого захотеть. А разве у верра или тарска есть имя?

— Я называю номера, а вы встаёте в линию, стоя, лицом ко мне, голову держать опущенной, запястья скрещенными за спиной, — сообщил нам мужчина в синем.

В прежние разы в шеренгу вызывали то десять, то, и это гораздо чаще, целых двадцать девушек.

— Шестьдесят восемь, — вызвал он, глядя на доску и сверяясь со своими записями.

— Господин, — откликнулась рыжая девушка.

Она встала и, звеня цепью сирика, поспешила к указанному месту. Сирик с неё было снят и брошен к подножию лестницы, а она тут же скрестила запястья за спиной и опустила голову. Она была девушкой рослой, возможно, пять футов и девять дюймов, или около того. Обычно караван выстраивали по росту, начиная с самой высокой и заканчивая самой маленькой девушкой.

— Сорок один, двадцать два, сто шесть, — продолжил зачитывать мужчина в синем.

— Господин, — отзывалась каждая из вызванных, идентифицируя себя.

Они заняли свои места, две сразу, после чего их избавили от сириков, а две позже, после того как с них сняли ошейники, державшие их у стены.

— Восемнадцать, — произнёс мужчина.

— Нет, нет, нет! — закричала девушка, вскакивая на ноги.

И она бросилась бежать. Проскочив мимо товарища в синем, разбрасывая солому ногами, рыдая, спотыкаясь, падая и вскакивая снова, девушка устремилась к лестнице, наверху которой, почти под потолком манила тёмная, зарешеченная дверь. А когда до лестницы осталось несколько футов, она закричала от боли. Тот из мужчин, который принёс моток верёвки, поймал беглянку за волосы и, остановив резким рывком, развернул её, грубо бросил к своим ногам и присел рядом, продолжая удерживать за волосы. Затем он выпрямился, сердитым рывком поставив рабыню, закричавшую от боли, на ноги, и согнул её в талии в ведомое положение, держа её голову у своего бедра. Через мгновение она уже стояла перед товарищем в синей тунике. Мужчина, продолжая удерживать девушку за волосы, другой рукой заломил её маленькие руки за спину и сжал своей лапой в запястьях. Она тихонько скулила. Удерживаемая таким способом, она могла смотреть только вниз, в солому у своих ног. Она держала голову неподвижно, чрезвычайно неподвижно, только так она могла избежать усиления боли, поскольку рука охранника продолжала сжимать её волосы в кулаке.

— Я разочарован, восемнадцатая, — покачал головой мужчина в синей одежде.

— Простите меня, Господин, — пролепетала рабыня.