Контрабандисты Гора - [22]

И всё-таки женщины очаровательны, и даже милы, в своём тщеславии. Не стоит их наказывать за ложь о цене, за которую их продали, о богатстве и положении их владельцев, о благородстве их бывшего статуса и тому подобных мелочах. Но, совсем другое дело, если они вызовут у вас хотя бы малейшее неудовольствие.

Интересно наблюдать, как некоторые из них сначала осторожно, а потом всё смелее проверяют очерченные им границы, флиртуя с терпением хозяина, практикуя уважение на грани дерзости, и затем заметить в их глазах тревогу, когда плутовки обнаруживают, что владелец сдвинул границу настолько, что они оказались на явно неправильной стороне, на стороне, где хозяйка — плеть. Будучи проинформированы о том, что их игры закончены, они отныне стремятся вести себя абсолютно правильно, с совершенством рабыни, которыми они теперь себя сознают.

Настолько легче тогда становятся вещи для всех заинтересованных сторон. Возможно, они просто хотели, чтобы им преподали их ошейник. Если так, то их желание было исполнено. Рабыня ведь не свободная женщина. Она — собственность, имущество, животное, которым владеют. От неё ожидается только полная покорность, уважение и подобострастие, мгновенное и несомненное повиновение, а также, по слову или щелчку пальцев, предоставление полного и восхитительного удовлетворения.

— Эй приятель, — окликнул я помощника таверенера.

Тот, приблизился к моему столу. Парень выглядел напряжённым. Такие нюансы нетрудно рассмотреть. С его пояса свисал кошель с монетами.

— Кто такой Тиртай? — поинтересовался я у него.

— Мне доводилось слышать это имя, — сказал он. — Остерегайся его.

— Я отказал ему, — признался я.

— Он это запомнил, — кивнул мужчина.

— Вы позволяете своим девкам касаться монет? — осведомился я.

— Нет, — ответил работник таверны, демонстративно встряхнув кошелём с монетами на своём поясе.

Я бросил взгляд за спину товарища, в дальний конец зала, где в нескольких ярдах от нас рабыня с Асперича ждала своей очереди, чтобы опустить кубок в чан. Тавернер, грубый тучный малый в грязном фартуке, лично присматривал за чаном. Это была низкая таверна. Монетный ящик со щелью и замком, стоял позади него.

— Ты тоже думаешь, что я слишком много выпил? — полюбопытствовал я у помощника тавернера.

— Возможно, — осторожно ответил он.

— Вот моя острака, — протянул я кусочек керамики с номером. — Принеси моё оружие.

— Боюсь, что его уже нет, — сказал мужчина, избегая смотреть на меня.

— Почему это? — опешил я.

— Простите нас, господин, — вздохнул он. — Мы хотим жить.

— В таверне имеется чёрный ход, — заметил я.

— Боюсь, что там тоже ждут, — развёл руками помощник тавернера.

Рабыня уже зачерпнула кубком из чана и обернулась.

— Ясно, — кивнул я.

— Им нужна ваша служба, — намекнул мужчина, — а не ваша жизнь.

Я предположил, что тут он был прав. Но арбалетный болт, прилетевший из темноты, может показаться кому-то подходящим решением для такого вопроса. Не успеешь заметить даже тень, не то что выхватить меч.

— Что находится на севере? — поинтересовался я.

— Откуда мне знать, — пожал он плечами.

— Держись поблизости, — сказал я ему.

— Господин, — обратилась ко мне девушка, становясь на колени.

Под моим пристальным взглядом она развела колени. Но кубок поставила на низкий стол, за которым я сидел со скрещенными ногами.

— Кажется, Ты раздосадована тем, что носишь ошейник, — заметил я.

— Я в ошейнике, — проворчала она. — Что ещё можно к этому добавить?

— Возможно то, что, Ты ещё не изучила его, — предположил я и, не дождавшись её ответа, добавил: — Возможно то, что Ты никак не можешь понять, что принадлежишь ему.

— Я могу уйти? — спросила рабыня.

— Позиция, — бросил я, и она тут же приняла правильную позу, выпрямив спину, втянув живот, расправив плечи, подняв голову, прижав ладони к бёдрам.

Услышав команду «Позиция» и приняв такую позу её уже нельзя нарушить без разрешения.

Я достал свой кошелёк, в котором, признаться, мало что осталось, и вытащил один брундизиумский бит-тарск, монету довольно крупную, возможно, чтобы размером компенсировать её незначительную ценность.

— Открой рот, — потребовал я.

— Мне не разрешают касаться денег, — попыталась протестовать она.

Но я уже вставил монету ей в рот.

— Не вздумай уронить! — пригрозил я.

Монета была слишком большой, чтобы проглотить, и, держа её во рту, рабыня не могла говорить. Она была эффективно и смущающе заставлена молчать.

Девушка бросала дикий, жалобный взгляд на помощника тавернера.

— Полагаю, — заявил я, — что сегодня я и вправду выпил слишком много.

И в следующее мгновение я выплеснул содержимое кубка в лицо ошеломлённой, отпрянувшей рабыни. Она затрясла головой и заморгала, пытаясь стряхнуть с себя жидкость, разлившуюся по её волосам, лицу и верхней части тела. Пага ручейками сбегала по её телу на живот и на бёдра. От девки теперь несло пагой, как от завзятого выпивохи. Она задрожала, когда я повернулся к помощнику тавернера и сообщил:

— Я нахожу, что она вызвала недовольство.

— Она будет выпорота, — заверил меня тот.

— Позже, — отмахнулся я.

— Сэр? — удивился он.

— Сейчас Ты наденешь вот это, — сказал я, снимая свой плащ, — надвинешь капюшон и выйдешь передо мной через дверь.