Контрабандисты Гора - [138]

— Мы — дуры! — воскликнула она, падая на колени, а потом повернула голову к нам и прошипела: — Становитесь на колени!

Мы тут же, как и приличествует тем, кем мы были, опустились на колени.

— Это не женщины-пантеры, — наконец, сообразила Мила, широко распахнутыми глазами наблюдая за суетой вокруг нас. — Это — мужчины!

— Да, мужчины, мужчины! — чуть не хлопая в ладоши, сказала Тула. — Уж они-то знают, что надо делать с нами!

— Мы должны повиноваться со всем возможным совершенством, — заявила Мила.

— И мы им это предоставим в полном объёме, — не скрывая радости сказала Тула.

А я была напугана до дрожи, видя странных мужчин, наводнивших лагерь. Но всё же я знала, что как рабыни мы принадлежали мужчинам, именно мужчины были самыми подходящими для нас владельцами.

Тузу, уже безоружную, бросили на живот в центре лагеря, а вскоре, воспользовавшись отобранными у неё ключами, избавили от наручников и кандалов Дарлу, и уложили женщину рядом с ней. Следующей была Эмеральд, которая по жесту победившего её мужчины сама легла рядом с Тузой и Дарлой. Последней бросили на землю Хизу, предварительно выпутав её из сети. Теперь все женщины-пантеры, безоружные, лежали на животах перед мужчинами.

Теперь у налётчиков появилось время, чтобы заняться нами, и двое из них шагнули в нашу сторону. Мы, по-прежнему стоявшие в линию на коленях, поспешили выправить тела и опустить головы. Наши руки ладонями вниз были прижаты к бёдрам. Это — красивая поза, и, конечно, она является общепринятым положением подчинения. Колени мы держали плотно сжатыми, всё же опасаясь быть принятыми за рабынь для удовольствий. Насколько глубоко мы оказались бы тогда во власти этих мужчин! Безусловно, большая доля во время моего обучения была отдана навыкам рабыни для удовольствий. Несомненно, то же самое касалось и Тулы с Милой. Предполагается, что любая женщина, проданная с торгов, является подходящей, как рабыня для удовольствия, по крайней мере, от неё это может ожидаться. Даже прачки, фабричные девки, носильщицы воды в полях и многие другие, вряд ли будут незнакомы с теми умениями, которые ожидаются от рабыни для удовольствий. Само собой, в рабском бараке я именно такой рабыней и была. Некоторые из мужчин, оценивая, чего можно было бы от меня ожидать, обещания, даже требовали, чтобы я становилась на колени в позу рабыни для удовольствий, заманчиво расставляя перед ними колени. Как глубоко я ощущала тогда, даже прежде чем услышать такую команду, порой к своему смущению, свою восприимчивость. Вскоре, иногда заливаясь краской стыда, я начала понимать, что сама хотела почувствовать на себе их руки. Много раз они заставляли меня просить их. Мужчины жестоки. Я изменилась, я узнала это за время моего пребывания в рабском бараке. Насколько я была теперь рабыней! Не каждую рабыню, насколько я знала, посылают в рабский барак.

— Поднимите головы, — приказал высокий, бородатый мужчина, который, как мне показалось, возглавлял нападавших. — Ну, что Ты думаешь, Ясон?

— Как я с самого начала и предполагал, — хмыкнул его спутник. — Все более чем приемлемы.

— Как кейджеры? — уточнил бородач.

— А как кто же ещё? — пожал плечами Ясон.

Он, конечно, не знал, что я была варваркой. Впрочем, какое это могло иметь значение? Конечно, ведь множество варварок были переправлены на Гор для его рынков, следовательно, были сочтены приемлемыми как кейджеры. Я хорошо запомнила одного мужчину, возможно первого, хотя в этом я не могу быть уверенной, который когда-то рассмотрел меня. Откуда женщина может знать, является ли тот или иной мужчина, рассматривающий её, возможно небрежно и оценивающе, работорговцем? Как я ненавидела этого монстра, с которым мы встретились в проходе торгового центра, который привёл мне к деградации ошейника, по которому я тосковала, тот самый, у ног которого я так жаждала лежать, покорённой, нагой заклеймённой рабыней.

— Можете опустить головы, — бросил бородач, и мы послушно склонили головы.

Вдруг высокая сандалия была втиснута между моих коленей, а затем повернулась, раздвигая их в стороны. Я не поднимала головы, не смея встречаться взглядом с мужчиной. Я не знала, кто именно из них вынудил меня развести колени. Это с равной вероятностью мог быть как вожак налётчиков, так и второй, возможно, сделавший это повинуясь его взгляду или жесту.

После этого оба мужчины отвернулись.

Теперь я знала, в каком положении, я должна была стоять на коленях. Мне только что это недвусмысленно дали понять. Теперь у меня была своя особенная поза, очень мне подходящая. Была ли я привлекательна, спрашивала я себя. На Земле я как-то особенно не задумывалась над этим вопросом. Я не расценивала себя в чём-то отличающейся от остальных женщин. Не могло ли быть так, задумалась я, что у меня имелись особенности, которых я сама не сознавала? Возможно, я была не столь уж проста, как я о себе думала. К тому же, напомнила я себе, меня выбрали для ошейника. Уверена, далеко не все женщины этого заслуживали. Что же такого могли заметить во мне работорговцы, чего я сама о себе не знала? Возможно, я всё же была привлекательнее, чем я думала, со всеми сопутствующими этому рисками и всем, что это могло бы означать на Горе, мире, в котором мужчины были рабовладельцами, а некоторые женщины были их рабынями. Почему-то же они посчитали, давно, ещё на Земле, что я могла бы, по крайней мере, со временем, преуспеть на сцене торгов? Как бы то ни было, меня оценили и, очевидно, благоприятно. Конечно, почему бы ещё меня нужно было переправлять на Гор, клеймить и надевать ошейник? Я была испугана и, одновременно, взволнована. Меня нашли приемлемой в качестве гореанской рабской девки. Мне сделали уколы стабилизирующих сывороток, которые на Горе доступны даже рабыням. Конечно, для рабовладельцев было бы желательно, чтобы мы сохраняли нашу энергию, наши потребности и страсть, нашу привлекательность и желанность, нашу беспомощность и восприимчивость, нашу юность и красоту неопределённо долго. Несомненно, делается это не для нас, поскольку мы — только рабыни, а для них, чтобы мы нравились им ещё больше. Рискну предположить, что на моей родной планете, такая сыворотка могла бы считаться подарком, для которого нет цены, за который многие могли бы пойти на любые убийства, развязать самые страшные войны. Здесь же, в нашем конкретном случае, так как мы не были свободны, это было немного больше чем процедура или мера по улучшению качества рабыни. Интересно, что могла бы предпочесть та или иная женщина моего прежнего мира, если бы ей предложили выбор в таких вопросах. Конечно, и я это знала, возможно, лучше чем многие, что над ней довлели бы политические и идеологические предписания того мира. От неё ожидалось бы, что она скорее предпочтёт дряхление и увядание, старение и смерть, чем ошейник на шее и господина, в руках которого она будет не больше, чем выпрашивающим ласки, восторженным движимым имуществом. Пусть другие женщины сами решают для себя этот вопрос, как им будет угодно. Пусть они сами делают тот выбор, который им по душе. Мне права на такой выбор никто предоставлять не собирался. Его просто выжгли на моём бедре и надели на шею. Но это находилось там по праву. Я знала, начиная с того самого времени, как началось моё половое созревание, и даже раньше, чем я узнала об ошейниках, что моя шея принадлежит одному из них. А уж когда в одном из младших классов средней школы я узнала о том, что такое ошейник, то, ошеломлённая и поражённая, испуганная до дрожи в коленях, чуть не теряя сознание, я поняла, что принадлежу одному из них и, более того, желаю этого. Я хотела любить и служить, самоотверженно и безоговорочно, не иметь выбора и принадлежать, быть имуществом, находиться в собственности, быть объектом для верёвки и цепи, для плети и хлыста, быть покорённой и подчинённой. Я хотела быть рабыней у ног господина! Как такие мысли мучили меня! С каким остервенением я пыталась бороться с ними, гнать их от себя! Насколько ужасной я была! Неужели я могла быть настолько деградировавшим существом? Разумеется, я была одинокой, ужасно одинокой. Конечно, я совершенно отличалась от десятков миллионов других женщин! Я должна была бороться с собой. Я не должна была быть собой, я должна была быть кем-то другим, хотя бы внешне, неудовлетворённой, чуждой самой себе, чтобы соответствовать тем стереотипам, которые от меня требовались! И сколько сил мне приходилось прикладывать, чтобы хотя бы попытаться соответствовать этим стереотипам, совершенно чуждым самому моему сердцу и его глубинным потребностям, чтобы принять ценности, которые не были моими, чтобы выполнять правила и команды, которые отказывали мне во мне самой! А потом я вдруг очнулась голой лежащей на полу какого-то большого склада, среди многих других. Меня связали по рукам и ногам, и мужская нога перевернула меня на спину. И я увидела его. Я, связанная и беспомощная лежала у его ног. Меня ждали рынки Гора.