Конец ночи - [5]

Старик посмотрел на нее. Сизо-черная с зеленоватым отливом на спине, она показалась ему среди пожелтелых листьев необыкновенно красивой. Увидев человека, она скосила глаза, завертела головой, лениво перелетела на другую ветку, задрала длинный хвост и, покачивая им, опять скосила глаза на человека. Старик смотрел на нее.

— Сорока, — сказал мальчик и замахал руками: — Кши, кши!

Птица хрипло крикнула и, со свистом разрезая воздух, тяжело полетела в поле. С дерева сорвался большой ярко-желтый лист, покачиваясь, упал на землю.

— Опять завелись птицы в наших краях, — радостно сказал старик.

На улице вдоль плетней стояли старухи, смотря в ту сторону, откуда должно было выйти стадо. И вот наконец из-за поворота степенно вышел маленький голубоглазый парнишка. Шлепая босыми ногами по жестким, хрустящим листьям, он подставлял лицо ветру и, словно не чувствуя на себе взглядов людей, звонким голоском выкрикивал слова какой-то песни. Длинный кнут волочился за ним.

За пастушонком вышла на улицу коричневая в белых пятнах корова. Она остановилась, повела ноздрями и, почуяв человечье жилье, замычала громко и протяжно.

Скоро показалось все стадо. Коровы шли, опустив тяжелые головы, смотря на людей влажными, мутными, как стекло, глазами. Улица была узка, коровы потными тугими боками прижимались к полусожженным домам, двигаясь плотной, почти неразделимой массой. На их спинах в клочьях спутанной шерсти висели комья засохшей земли. Их белые от пыли ноги дрожали. Запах пота, густой и резкий, наполнил воздух.

Коровы мычали, толкались, ревели, а люди шли рядом молча, словно боясь нарушить торжественный гул стада. И когда из подворотни выскочил рыжий пес и с лаем бросился за стадом. Кто-то ударил его, и он, повизгивая, испуганно убежал обратно.

Вместе с визгом собаки вырос многоголосый людской крик. Люди уже не молчали. Женщины голосили, они обнимали коров, целовали их запыленные морды. Коровы шарахались от людей, плотнее прижимаясь друг к другу.

Прикрыв ладонью глаза, смотрел на стадо старик. Оно прошло мимо, на другой край деревни к новому, недавно отстроенному скотному двору. И когда за поворотом скрылась последняя корова, старик повернулся к внуку, сказал:

— Пойдем.

Но ноги отяжелели, он покачнулся, стал медленно оседать.

— Дедушка, — вскрикнул Ваня, стараясь удержать старика, — ведь говорил я тебе…

— Отдохну, — виновато сказал старик.

Он уже сердился на себя, что вышел из избы. И вдруг метнулось его сердце, от волнения прилила к вискам кровь.

К избе шел Павел, а рядом с ним женщина. Она шла, держась за его руку, опустив голову.

— Анна, — прошептал старик. — Аннушка, — повторил он, все еще не веря своим глазам: это была она, его невестка, два года назад угнанная немцами в Германию.

— Мама, — крикнул Ваня, рванулся к женщине, во сейчас же растерянно остановился. — Мама!

Женщина вздрогнула, сделала движение рукой, будто отталкивая что-то, и на мгновение торопливо прикрыла ладонями лицо. Павел стоял, смотря в землю. На скулах его ходили желваки.

— Ваня, — сказала женщина тихо, едва шевеля губами, и, вытянув руки, пошла к нему.

Широко открытые ее глаза смотрели куда-то в сторону. Кожа вокруг них была морщинистой, красной, как перепонки на птичьих лапах.

Она обняла мальчика и, все так же смотря куда-то в сторону, провела рукой по его лицу.

— Господи, горе-то какое! — вскрикнул старик, рванулся и встал с земли.

Павел поддержал его.

— Ее, не меня держи, — сказал старик.

Анна услышала его голос и снова закрыла руками лицо.

— Вот и вернулась, Аннушка! — сказал старик. — Здравствуй.

Он обнял ее, поцеловал в слепые глаза. Анна уткнулась в его плечо, надрывно заплакала.

— Ну что ты, что ты, домой ведь пришла, — растерянно говорил старик, суетливо гладя ее по голове.

Мутным взглядом смотрел на них Павел. Наконец повернулся, ушел в избу.

От луны и звезд небо стало седым, и на земле было светло. Пустынная улица казалась небывало широкой, будто раздвинутая прошедшим здесь стадом.

Павел остановил корову, прислушался: звенели ведра, гулко стучал колодезный журавль, где-то тихо играла гармонь.

«Вот и прошел день. Надо к утру до станции добраться», — подумал он.

Лениво опустив голову, корова сонно смотрела на Павла. Он чувствовал ее теплое влажное дыхание, густой парной запах.

— Отощала ты, — сказал он.

Кто-то, прихрамывая, шел по дороге. Павел узнал Кучума, отца Зины, и, хотя не виделся он с ним вот уже целых три года, сейчас ничего не ощутил — ни радости, ни сочувствия к этому искалеченному войной человеку. С той минуты, как встретил он Анну, будто оборвалось что-то на сердце, будто сжалось оно, стало твердым как камень и теперь давило, распирало грудь страшной болью.

— Вот я и вернулся, — сказал Кучум, похлопав рукой по своей деревянной ноге, — ты там за меня пошуруй немчуру.

— Пошурую, — ответил Павел.

Он поднялся, пошел рядом с Кучумом. Гармонь замолчала, стало тихо, только хрустели под ногами сухие листья.

— Про Анну-то так и не слышно? — спросил Кучум. — Говорят, на станции эшелон стоял сегодня: из Германии людишки возвращаются.

Павел подумал, что скоро молва о возвращении Анны облетит всю деревню и целый день во дворе будут толпиться люди, чтобы посмотреть на нее и попричитать.