Конец ночи - [7]

— Тебе, чай, в дорогу пора, Павлуша?

— Скоро уже, — ответил Павел.

Старик потоптался на месте и, держась за стену, пошел к выходу.

Павел хотел помочь, но старик отстранил его:

— Доберусь… с посошком…

Он ушел. Прижимаясь к теплой, пахнувшей потом корове, Анна осторожно гладила курчавые завитки у нее на лбу между рогами.

— Смирная, — сказала она.

Павел молчал.

— Смирная, — повторила Анна и, снова не дождавшись ответа, спросила растерянно: — Ты здесь, Павлуша?

Все так же молча Павел подошел, обнял ее. Анна виновато улыбнулась, благодарная за ласку, прижалась к нему.

— Страшно мне одной, Павлуша.

— А ты не одна, — сказал Павел, — ты теперь дома.

Он сел на солому, усадил рядом Анну. Кофта ее расстегнулась, сползла, обнажив плечо. Луна перед рассветом уже начинала бледнеть, полумрак в хлеву становился гуще, но Павел хорошо видел белое тело Анны, ее тонкую крутую шею и узкую, похожую на желобок, выемку, спускающуюся к груди.

— Анюта, — сказал он.

Под крышей засвистел ветер. Анна зябко повела плечами, поправила кофту.

— Аннушка, — повторил Павел. Он обнял ее, привлек к себе.

— Снова я с тобой, — срывающимся шепотом проговорила Анна, придвинулась к Павлу.

Где-то залаяла собака. Корова вздрогнула, приподняла уши, прислушалась. Потом согнула передние ноги, стала на колени, грузно легла на землю. Сонно моргая, она посмотрела на людей, захватила губами пучок соломы и стала жевать, мерно похрустывая.

…Павел прикрыл лицо ладонью, стал слушать легкие шаги ветра по хрустящим листьям. В тишине запахло рекой, и вместе с запахом ила и водорослей Павел впервые за эту ночь ощутил холод. Ему захотелось встать, но, услышав спокойное дыхание Анны, он не шевельнулся. Снова засвистел под крышей ветер и прошел по лицам людей. Павел приоткрыл рот, вдохнул полной грудью воздух. Воздух был упругий, и Павел втягивал его, будто пил. От этого стало теплее. Павел долго лежал, смотря через щель в крыше на красноватую, тускло мерцающую в небе звездочку.

— Чувство есть у меня такое, Аннушка, — наконец сказал он, — не может теперь пуля меня тронуть. Никак не может. Ежели и тронет, так на карачках доползу до ихнего города Берлина.

Анна молчала. Голова ее лежала на плече Павла и была тяжелая, словно камень. Павел чувствовал, как постепенно немеет его рука, будто разбухает, и уже не повинуется ему.

Анна не двигалась. Павел осторожно пошевелил затекшими пальцами. Анна вздрогнула, приподнялась на соломе:

— Уже пора?

— Пора, — ответил он, встал, вышел во двор.

Луна почти совсем потеряла свою яркость. Недвижимая, она лежала среди поблекших звезд. На востоке, словно щель в небе, появилась едва заметная розовая полоска. Края ее были неровны и захватывали часть огромного облака, нависшего над горизонтом. Освещенное изнутри, облако было грязно-серого цвета, цвета разведенной извести. Оно отбрасывало от себя жидкие отблески. Но они еще были так слабы, что таяли в холодном воздухе, поглощаемые тьмой.

На земле сейчас было темнее, чем в небе. Воздух был мягкий и свежий. Каждый звук падал в тишину легко и гулко. Скрипели ветвями деревья, бились оконные ставни, шелестели засохшие листья.

Павел услышал, как позвала его Анна, но не обернулся, быстро пошел в избу.

Старик сидел у стола, смотрел в окно. Павел постоял возле него, сказал:

— Прощаться надо, батя.

Старик хотел встать, но не смог и только беспомощно проговорил:

— Дай бог свидеться.

— Свидимся, — ответил Павел. Он подошел к печи, окликнул Ваню.

Мальчик шевельнулся, но не ответил. Павел встал на приступок, осторожно стянул его вниз. Ваня спал, от него пахло чем-то свежим и чистым, похожим на аромат леса и свежих трав. Он был тяжелым и теплым. Тепло передавалось Павлу, обволакивая все его тело, Павел закрыл глаза, почувствовав биение крови в висках.

— Прощая, — прошептал он, уложил мальчика в кровать деда и стал торопливо натягивать шинель.

— Меня погоди, — сказал старик.

Они вышли во двор. Воздух голубел. Звезды в небе были совсем маленькие, не больше шляпки гвоздя.

У хлева, вытянув руки вдоль туловища, стояла Анна. Она не шевельнулась, когда услышала скрип открываемой двери. Павел долго смотрел на нее, потом сдернул с головы шапку.

— Анюта…

Анна подняла лицо. Морщинистая, вздутая у переносицы кожа была мокра от слез. Крупные слезы дрожали в неподвижных ее бесцветных глазах.

— Не надо, Аннушка.

Она вскрикнула, бросилась к нему, обхватила за шею.

— Ты же не одна, Аннушка, — говорил Павел и гладил худые ее плечи, — ты же дома… Люди помогут, что надо. А я… я злой, Анюта… — Он улыбнулся сквозь слезы. — Ты мне детишек еще нарожаешь…

— Пора тебе, — смотря в сторону, сказал старик.

Павел быстро поцеловал Анну и, оторвав ее руки от себя, подошел к отцу. Старик обнял его, проговорил торопливым шепотом:

— Помни Аннушку!

— Прощай, — нетерпеливо сказал Павел.

Он закинул за спину вещевой мешок, вышел на дорогу, но остановился. Анна сидела на земле, съежившись, уткнув голову в колени. Она, наверное, почувствовала на себе его взгляд, потому что вздрогнула, подняла лицо. Павел снова увидел ее застывшие глаза.

— До скорой встречи, — сказал он, хотел еще что-то добавить, но повернулся и быстро пошел по дороге.