Комсомольский комитет - [27]
— А ты скажи, кому-нибудь Павел верит? Он самому себе верит… один раз по субботам! Вот с активом действительно обидно получилось. Ну хоть бы ты мне билет дала: я бы поехал!
— Ваня, ведь ты же в вечернюю смену работал. И потом… Я хотела, чтобы на активе наши рядовые комсомольцы побывали: Голубев, Семенов — ведь они же очень хорошие ребята. А потом получилось так, что Голубева назначили в вечернюю смену. Семенов заболел, а Лида Квитанцева пообещала поехать и не поехала. Потом оказалось, что у нее не было денег на билет, а занять она постеснялась.
— Сонечка, ты не расстраивайся… Больно много из себя этот Куренков воображает, если из-за одной Квитанцевой… такое решение! Хочешь, мы письмо в ЦК комсомола напишем от всего цеха?
За окном жил хорошо видный со второго этажа завод. Белые приземистые широкие корпуса, ярко освещенные окна. Над невысокими серыми накатами крыш высоко в небо уходили черные трубы, которые то неторопливо курились серыми на синем фоне неба редкими витками дыма, то вдруг выбрасывали большие, черные, мохнатые облака, которые плыли над цеховыми зданиями и над поселковыми домами. В заводском дворе, сложенные прямо на землю, недалеко от барабанов с готовым кабелем, темнели ящики с завезенной недавно на завод новой арматурой. Левее от завода светились молодежные общежития. Там жили девушки, которых уже не собирались переселять на окраину поселка.
Соня смотрела на мерцающие золотые огни фонарей, на свет из окон цехов, слушала долетавший сюда, в заводоуправление, рокот машин и думала: сегодня ей комитет сказал «До свидания», а вдруг ей то же самое скажет и завод?
— Не хочу! — решительно сказала Соня. — Мой отец говорит, что жалуются только бессильные люди… Я Соболеву позвоню, — вдруг сказала Соня, и синие глаза ее заблестели двумя раскаленными звездочками. — Куренков говорит, что секретари горкома не хотят, чтобы я работала. Это больше всего и подействовало на членов комитета. Ваня, неужели это из-за выступления? Я на активе сказала, что Соболев нам ни в чем не помог. Я сейчас позвоню, и пусть объяснит… Игорь!
— Конечно, позвони! — настойчиво сказал Иван.
Соня с Иваном решительно сбежали по лестнице заводоуправления, наскоро оделись и быстро направились на телефонную станцию, которая находилась на соседней улице. Но когда Соня, получив у телефонистки разрешение позвонить в город, взяла трубку, ей стало страшно, и она вдруг очень робким голосом назвала номер горкома комсомола.
В это время в горкоме комсомола Игорь Соболев сидел на столе, болтая ногами, и спорил с Гришей Силиным, который ему доказывал, что работать новыми методами в Павловском горкоме комсомола можно будет, может быть, через несколько лет, только не сейчас. Спор начался с того, что директор Дома пионеров и член бюро горкома комсомола Юра Малышев предложили создать комсомольские кусты из маленьких организаций, крошечными ячейками разбросанных по всему городу.
Зазвонил телефон, и Соболев, не спрыгивая со стола, лишь всем корпусом отклонившись назад, протянул руку и взял трубку.
Соболев нахмурился, в голосе его звучали тревога и недоумение. Уже очень низко свел Игорь свои густые темные брови и с неприятно суровым, жестким, свойственным ему в минуты огорчения или глубокой задумчивости выражением лица слушал, изредка приговаривая:
— Так, так… Как, я велел? Ну, уж это ерунда… Ничего не понимаю…
Силин был не злой человек. Он не соглашался с Соболевым, но верил в его искренность и даже стал симпатизировать Соболеву за его энергию и напористость. Тревога Соболева, как ни странно, передалась и Григорию.
Кончив разговор, Соболев обратился к Силину:
— Судя по всему, Куренков учинил разгром на комитете, Цылевой выговор дали, освободили ее от работы секретаря комсомольской организации — и все это, выполняя наши указания. — С сердцем Игорь добавил: — Эх, Павел! Что-то ты напутал! Гриша, скажи Лучниковой…
— Лучникова домой ушла.
— Так. — Игорь снова помрачнел. — В горкоме завтра обойдемся без тебя. А ты поезжай на кабельный, выясни подробно, почему сняли Цылеву. Да хорошенько посмотри, что делается в организации. Договорились? — сказал он, ловя себя на том, что где-то в глубине души радуется — попало Цылевой, которая так обидно и незаслуженно, казалось ему, отозвалась о нем на активе.
— Ну вот, одни неприятности у нас. Я говорил: сядем в калошу…
— Ты, Гриша, перехватил. В калошу мы не сядем. Не поместимся: слишком нас много. И то, сказать, ведь верно: жизнь обновляется, нельзя уже работать старыми методами, — засмеялся Евгений Картавых, который уже давно молча слушал разговор Игоря с Силиным.
Неприятностей в горкоме действительно прибавилось. После доклада на активе у Соболева да и в общей комнате то и дело звонил телефон. Заведующий трестом «Заготзерно» интересовался, откуда Соболев взял для доклада на активе какие-то факты; парторг из пивзавода спрашивал, почему Соболев неуважительно отозвался о начальнике отдела кадров. Звонили почти из всех организаций. Были и серьезные неприятности.
Перед самым активом к Соболеву пришла медицинская сестра из первой городской больницы и пожаловалась ему, что у них очень плохой заместитель секретаря комитета комсомола. Он дурно относится к девушкам; работая в больничной аптеке, крадет медикаменты и даже присваивает комсомольские взносы. А секретарь их первичной организации все прощает ему.
