Комсомольский комитет - [23]

Смело, искренне, не по-шаблонному говорил Соболев. Взять молодых строителей из Озерной. Игорь подробно рассказал о них. Как нужна им дружеская помощь! А они даже не знают, что комсомол может что-нибудь сделать для них.

Зал неожиданно затих. Лена слышала, как кто-то кому-то сделал замечание, в задних рядах шикнули. Лена не сводила взгляда с лица Игоря. Он, по обыкновению акцентируя слова, говорил ясно, сжато. Игорь хмурился, и в низком, юношески солидном и рокочущем голосе его звучали требовательные, но покоряющие нотки.

— Позирует, — прошептал Чирков, наклоняясь к Лене.

Лена чуть усмехнулась и отрицательно покачала головой.

Уже час длился доклад, но собравшиеся не выражали нетерпения. Ведь говорилось об их организациях, о них самих. Молодых людей Соболев заставлял думать, им подсказывал ответы на вопрос о том, что нужно, чтобы жизнь в комсомоле бурлила.

Игорь раскритиковал организацию «Заготзерно», из которой недавно ушел комсомолец Пятков потому, что дела для него в организации не нашлось, досталось и комитету пивзавода, который поставил себя так, что с членами комитета не считаются ни комсомольцы, ни администрация.

Сначала после доклада желающих выступить не было. Все словно выжидали. Доклад был необычен своей прямотой. Вывод Соболев сделал такой: рост в городской организации плох потому, что она перестала притягивать к себе молодежь.

Но очень скоро ораторы стали один за другим взбегать на трибуну. Они тоже говорили прямо, и смело, и очень требовательно о том, что горком должен не забывать, что он существует для них, для комсомольцев, а не для себя и не для бумаг; что, конечно, комсомольцы и сами должны быть инициативны.

— Может быть, мы хотим свалить свою вину на горком? — возмущенно спрашивал маленький комсомолец с круглым лицом. — Но нужно, чтобы нас не то чтобы проверяли, а чтобы мы знали, что, если у нас горит хотя бы маленький огонек, в горкоме его, этот огонек, видят. Случись что у нас — и старшие, более опытные товарищи придут к нам на помощь. Нет, мы понимаем, что и мы виноваты. Так давайте же пересмотрим свое отношение к комсомольским обязанностям и сделаем это не откладывая: с завтрашнего дня!

Секретарь комсомольской организации артели «Ударник» выходил на трибуну вразвалочку, он упрекнул Соболева и Лучникову в том, что два года никто из секретарей горкома не был у них. Перед активом к ним заглянул какой-то неизвестный в артели до сих пор товарищ и ушел, ничего не сказав.

— Товарищ Литвинов, но ведь не вы одни у нас! В городе девяносто девять организаций, мы с Лучниковой при всем желании не могли побывать везде! — громко перебил его Соболев.

— Понимаю, — не сразу недовольно отозвался Литвинов. — Только вы не перебивайте меня. И если хотите знать, мы вот что хотим. Вы присылайте к нам, пожалуйста, людей, которые, вот как сказал сейчас товарищ, постарше, то есть не возрастом постарше… а вообще помочь могут в чем-нибудь. — Литвинов вдруг заговорил страстно, едва сдерживая рвущийся в зал голос, о формализме в работе и стал приводить новые, неизвестные еще до сих пор работникам горкома примеры.

Актив затянулся. На трибуне появилась беловолосая девушка в красной шелковой блузке. Широким движением маленькой руки она отбросила назад упавшую прядь белых волос и смело посмотрела на президиум, потом обернулась к залу, и тотчас глаза у нее сощурились.

Лена, задумавшись о том, что всегда считала Литвинова довольно равнодушным пареньком, а он оказался совсем не такой, не слышала, как Соболев объявил, кто будет выступать, и, наклонившись к Силину, который, вытянув вперед голову, сидел рядом с нею в президиуме, спросила, откуда эта девушка. Силин ответил, что, кажется, Цылева, с кабельного завода.

Лена снова отвлеклась записками и подняла голову, лишь когда Цылева говорила:

— Ну только мы должны критиковать и работу товарища Соболева.

Лена очень пожалела, что не слушала прежде. Она видела, что девушка вдруг растерялась, но тут же овладела собой, только быстро потерла щеки.

— Вот товарищ Соболев был у нас на заводе. Мы все обрадовались. Ну, думаем, приехал новый секретарь, теперь все изменится. Только Соболев приехал и уехал, а что изменилось? Ничего!

Соболев нахмурился.

А голос Цылевой звучал еще громче:

— У нашего Куренкова точно дубинка в руках: с одной стороны написано «рост», а с другой — «взносы», и вот он машет ею то в одну, то в другую сторону. А о существе работы он не думает. А молодежь ведь такая: если будут проходить мимо ее нужд, — может быть, очень личных! — она будет оставаться пассивной. Вот у нас на заводе полно недостатков! Знает об этом Куренков? Знает! Молчит? Молчит! А по-моему, пока руководитель не возьмет себе за правило не проходить мимо недостатков, — ну, ни мимо одного! — из него не получится настоящего комсомольского руководителя. И хорошая русская поговорка такая есть: «Посеешь поступок — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу».

Я знаю, товарищи, что в некоторых организациях ни собраний почти не бывает и, значит, ни решений, ни планов работы. А вот у нас Куренков написал недавно двадцатипунктное решение, а толку столько же! Я ему говорю: «Ты, Павлик, себе эти решения вместо рушников на стену приколи, пусть висят!» А он обижается!