Командир Марсо - [103]

Парижанин поднял своих людей, проверил у них оружие и шепотом напомнил данные ранее указания… Какая-то темная фигура вышла из тюрьмы, пересекла опустевшую улицу и, казалось, направилась к саду. Должно быть, это Ленуар.

— Сюда! — позвал его Парижанин.

— Они уже прошли, — сказал надзиратель. — Все готово. Лучше не медлить.

Парижанин подумал о д'Артаньяне, который еще не прибыл на место. Его уже нельзя предупредить об изменении часа. Все идет как будто хорошо… Вопрос стоит так: сейчас или никогда. Нервы бойцов напряжены до крайности. Они не хотят, не могут больше ждать… Парижанин решил действовать немедленно. Они перелезли через ограду и направились к тюрьме…

* * *

В этот вечер семеро заключенных в камере Леру никак не могли заснуть. Все они были взвинчены, возбуждены. Поведение надзирателей в течение последних двух дней казалось им загадочным. В тюрьме циркулировал неизвестно кем пущенный слух: будут эвакуировать… Особенно взволнован был сам Леру, он даже не пытался уснуть. Растянувшись одетым на тюфяке, заложив руки за голову, он лежал с открытыми глазами и слышал, как его товарищи по камере, стараясь заснуть, ворочались с боку на бок на своих жалких койках. Леру вспоминал, как он перепугался накануне… Проснувшись утром, он окликнул Роз, но та не отозвалась. Он сразу же решил: «Так и есть, ее увели. Бандиты! Подлецы! Убийцы!» В несколько минут эта весть распространилась по всей тюрьме. Стали налаживать связь с товарищем, арестованным вместе с ней. Дюшан находился по-прежнему в своей одиночке и тоже забеспокоился. Роз привели обратно в камеру незадолго до раздачи хлеба. Об этом стало известно уже позже, когда на вызов Леру из камеры Роз раздался жалобный возглас, почти стон. Ее снова водили на допрос в гестапо и снова избивали… Она теряла последние силы.

— Пусть избивают нас, — негодовал Леру, — мы — мужчины. Но ее! Женщину! Если бы вы только ее видели — совсем еще ребенок!

Он чуть не плакал. После полудня Леру снова беседовал с Роз. Она высказала опасение, что у нее повреждено что-то в боку. Почувствовав, что Роз совсем обессилела, Леру, чтобы подбодрить ее немного, произнес для нее целую речь: обстановка складывается великолепно, враг в панике отступает на всех фронтах, освобождение уже близко, с минуты на минуту надо ждать появления партизан; у бледных как смерть надзирателей от страха трясутся поджилки…

— Спасибо, Антуан, спасибо! — крикнула в ответ Роз. — Я буду держаться стойко. Если не удастся свидеться, расскажи об этом товарищам, скажи Марсо…

От таких слов сердце разрывалось на части. Леру отшутился:

— Ну-ну, ты сама ему скажешь!

Но в глубине души он был встревожен, страшно встревожен. Он представил себе свою старшую дочь, пятнадцатилетнюю Жаклину, на месте Роз. И докер Леру почувствовал приступ ярости.

Прошла еще одна ночь… Утром Роз откликнулась. Уф! Еще один день. В течение этого дня Леру был неистощим на всякого рода новости, он все время подбадривал Роз. После полудня товарищи из камеры Леру принялись петь и так разошлись, что один из сторожей, лучше всех относившийся к заключенным, крикнул им: «Эй-эй, потише там! Сейчас не время привлекать внимание!»

Что он хотел сказать? Возможно, именно эти слова вызвали бессонницу у заключенных… Сам Леру не знал точно, подействовали ли на него слова надзирателя, или он беспокоился за судьбу Роз, но вот уже третью ночь он не мог сомкнуть глаз… Вдали послышался бой башенных часов, гулко отдававшийся в ночной тиши. Одиннадцать часов. Что-то ждет их впереди?

Немного погодя дверь камеры открылась, и луч света скользнул по стенам… «Черт! Опять обход…» — подумал Леру, натягивая на себя одеяло. Но его взору представилась совсем другая, неожиданная и непонятная картина… Вошли двое: надзиратель с револьвером в руке и какой-то неизвестный — небольшого роста шустрый человечек с огромным автоматом на груди. Спокойным, но звонким и приятным голосом неизвестный объявил заключенным:

— Маки! Собирайтесь! Наденьте ботинки или сандалии — что у вас есть. Сложите в мешок носильные вещи и самую малость из остального, что хотели бы захватить с собой. И главное — никаких разговоров.

Леру готов был закричать во все горло, подпрыгнуть до потолка, неистово плясать…

— Кто староста камеры? — спросил жизнерадостный коротыш.

— Я, — откликнулся Леру.

— Пойдешь с нами.

Дверь камеры впервые закрылась за тремя людьми без привычного стука запирающегося засова.

Камера сразу стала похожа на сумасшедший дом: в темноте началась невероятная толчея, слышались приглушенные смех и ругань, люди целовались с кем придется, прыгали, выделывали пируэты… Один, разыскивая полотенце, расшвырял все свои вещи, другой старался не шуметь и, как нарочно, уронил свой котелок, третий мурлыкал себе под нос какую-то тирольскую песенку…

Леру испытывал сильное желание расцеловать маленького человечка, с таким решительным видом ведущего его по коридору тюрьмы.

— Слушай, старина, хотелось бы знать, как тебя зовут.

— Портос.

* * *

Полночь. Все готово. Восемьдесят семь заключенных Бержеракской военной тюрьмы с котомками за плечами выстроены в тюремном коридоре. Роз, бледная и осунувшаяся, стоит впереди. Рядом с ней папаша Дюшан горделиво расправляет усы. Все старосты камер получили по револьверу. Заключенные одеты в сандалии или в мягкие туфли, а некоторые, как папаша Дюшан, — босиком. Им непривычно видеть, как спокойно ходят мимо надзиратели и жандармы. Но больше всего их занимает немецкий солдат, который стоит на посту у входных дверей.