Колебания - [73]

Строгой дисциплиной и принуждением сам он никогда это не считал. Отчасти и из-за этого большинство одноклассников поддерживало с ним дружеские отношения; половина неизменно подмигивала ему на контрольных работах, а некоторых по-настоящему привлекали его доброта и весёлость, с каждым учебным годом не уменьшавшиеся и не уступавшие место апатии или усталому раздражению. Благодаря такому своему характеру, Максиму удавалось избегать конфликтов также и с учителями, которые все любили его и замечания делали лишь изредка, если он случайно задумывался вдруг у доски и ясно выведенная на ней формула расплывалась перед ним в ассиметричное причудливое пятно.

Между тем именно в этом наиболее ярко проявлялись природные склонности Максима и те черты характера, которым суждено было стать определяющими и в дальнейших отношениях его с людьми, и в выборе специальности и жизненного пути. Многим одноклассникам Максима этот нелепый обязательный выбор казался невозможным и глупым, но только не ему самому, слышавшему тихий, но ясный шёпот — шелест всех книг, что успел он уже прочитать.

Максим, хотя сам об этом и не задумывался, действительно отличался от большинства своих знакомых; он мало думал обо всех тех вещах, которые так волновали их. Ещё в детстве он не играл во дворе в футбол с другими мальчишками, а предпочитал сидеть на лавочке и наблюдать, неустанно придумывая всё новые и новые оправдания, не теряясь и тогда, когда смешно уже было рассказывать о боли в ноге или голове — не могла же она не утихать много дней подряд. Отношения между ними, на удивление, из-за такой странности Максима не стали хуже, хотя его с тех пор и прозвали Запасным. Не ходил он с ними и за старую пятиэтажку около школы, где длинными рядами тянулись крыши гаражей — грязные, исписанные граффити, местами дырявые, загаженные птицами и пятнами от пива, бычками сигарет, плевками, старыми жвачками, крышками, бумажками, осколками стекла и ещё чем-то таким, что и описать невозможно, — они были таинственным островом посреди обыкновенного спального района, неизведанным пространством. Эту тайну, скрытую от людей жёсткими и спутанными ветвями растущих рядом деревьев и кустов, брались разгадать именно мальчишки. Они забирались туда после школы, с пачками сухариков и чипсов, с бутылками фанты и кока-колы, — а некоторые и с банками пива, которые доставали каким-то непостижимым образом, то ли сами, иногда и воруя их, то ли прося старшеклассников, которые, приходя в восторг от таких просьб, охотно соглашались помочь — одни за «просто так», посмеиваясь, другие же за какую-нибудь услугу, вроде: крупно написать на доске нецензурное слово, чтобы поднять на уши всю школу. И только Запасной никогда не ходил с ними. Всякий раз они звали его и не понимали отказов, считая такое поведение нелепым, девчачьим; и всё же ему несказанно, необъяснимо везло, хотя он сам и не знал этого: никто из класса и даже из всей школы не был настроен к нему по-настоящему враждебно, никто не вытряхивал полный учебников портфель над лестницей, не отвечал ему тишиной на вопросы. Живи Максим в другом районе Москвы или учись он в другой школе, могло бы случиться и так, что его не считали бы даже за человека. Но жизнь берегла его для иных неудач; все словно относились к Максиму несерьёзно, много о нём не думали, посмеивались над его странностями, считали забавным, но безобидным и добрым, а потому продолжали общение, которое многим из них было выгодно. Проучившись одиннадцать лет в школе, которую он не менял, Максим тем не менее не сумел найти ни одного друга.

В восьмом классе многие неожиданно почувствовали, как что-то незримо изменилось — в них ли самих, в окружающем ли мире; и тогда Максим оказался будто посреди бала: вокруг него только и кружились, меняясь и неустанно смешиваясь, пары, и лишь он один всегда оставался стоять в стороне, смущаясь и не понимая, как оказался там, и не зная, что нужно делать. Те необъяснимые, интуитивно угадываемые качества, которые одним мужчиной всегда чувствуются в другом и объединяют их, казалось, отсутствовали у Максима, и он становился всё более чужим для всех, кого знал; ощущая себя неправильным, странным, каждый день замечая смеющиеся взгляды, он, однако, не мог найти тому весомых и явных причин; девушки, которые окружали его, узнай они о его отношении к ним, удивились бы тому, насколько взаимны их чувства, и даже обиделись; Максима называли Запасным, обращались к нему по необходимости, а он между тем и сам относился к девушкам немногим серьёзнее, чем в детстве; Максим почти и не замечал их — одноклассницы казались ему одинаковыми, как упаковки с куклами Барби на длинной полке магазина; то, что искала его душа, оказывалось в корне противоположным всему, что он видел вокруг себя и что искали другие. С детства не привыкнув анализировать собственные мысли и чувства, Максим и не пытался разгадать всех загадок, которые так неожиданно возникли перед ним в тот момент; а поскольку его душа, неустанно ведущая поиск, пока он и не знал об этом, совсем ничего не находила, Максим продолжал жить, как прежде, — и потому стал казаться всем более чем когда-либо чудны́м, неважным, Запасным.