Колебания - [62]

Облепин замолчал, и раздались аплодисменты. Яна стояла, будто застывшая статуя. Она ясно чувствовала — всё услышано и всё сказано, и теперь она может идти. Остаток лекции был не нужен ей, и она вышла из аудитории. Всё уже было сказано. Всё уже было услышано.

Она прошла по этажу и встала в очередь, полукругом тянувшуюся к буфету, чтобы купить воды. Но только Яна подошла, как тут же стала невольно подслушивать спор двух молодых людей впереди. Они показались ей студентами другого факультета, приходившими, как и она, на лекцию; Яна подумала, что они учатся на юридическом или политике — и не только их внешний облик говорил ей это, но и что-то ещё невыразимое, присутсвтующее и угадываемое всегда, позволяющее на раз отличить филолога в пёстрой толпе студентов. По крайней мере, если поначалу она о таком и не задумывалась, то к четвертому курсу обучения Яна овладела этим навыком в совершенстве.

Их разговор привлек её рассеянное внимание, заставив забыть ненадолго об абстракциях — и таким образом воспользоваться случайно одним из советов Облепина.

— Предпочитаешь отсиживаться дома? — говорил человек слева. — Ну, как же ты не поймешь, что один, плюс ещё один, плюс ещё один — и так складываются сотни! Не пойдёт один — не будет сотни, не будет сотни — не будет тысячи, не будет тысячи — не будет массовости! Не будет массовости — эти клоуны так никогда и не обратят внимание…

— Да ну уж нет! — отвечал стоящий справа. — Это как же ты́ не можешь понять, что никакая «тысяча», и никакая «массовость», и никакая протестующая толпа на улице попросту не играет роли? Ведь всё решено заранее, а это так только, карнавал и цирк, цирк, которым клоуны и управляют; и на фокусы остальных им плевать, они заняты лишь своими.

— Так, будем следовать плану «А»: сегодня же заходим в ближайший книжный магазин и покупаем тебе учебник всемирной истории.

— О, Господь! Избавь меня от этой участи! Видал я твою историю! Станешь тыкать меня в гражданские войны, восстания и революции?

— Но ведь было же! Случалось!

— Так ты бы хотел, чтобы случилось снова? Революцию хочешь?

— Я заявить хочу, я о своих правах заявить хочу, мнение высказать, хочу, чтобы порядок наступил, наконец, в нашей стране, чтобы они увидели, сколько нас, тех, кто недоволен, кто против, кто не поддерживает их мерзкую политику. Хочу знать, что за клик в интернете меня не посадят в тюрьму, что за…

— За клик в интернете посадить не могут, — заметил вдруг, быстро повернувшись, третий — молодой человек, стоявший впереди.

Двое спорящих мрачно переглянулись и не ответили.

— И сколько было уже таких демонстраций? Каковы результаты? — настойчиво продолжал второй. — То есть, я хочу знать, что изменилось; ты огласи, пожалуйста, полный список изменений: как было до и как стало после очередного митинга.

— Сейчас крайне напряжённый период, и самое важное — из раза в раз, регулярно напоминать о себе, показывать, что мы есть, нас много и мы недовольны. И чем меньше тех, кто рассуждает как ты, тем лучше. И результаты будут. Не время спать. Не время сидеть на трибуне наблюдателем. Нельзя быть пассивным. Всегда должна присутствовать оппозиция. Иначе возникнет тиран.

— А пока ты проводишь свой митинг, на соседней улице полиция скручивает подростка, который на гитаре играет, в Сибири голодает тысяча бабушек, а в Сирии, тем временем, наши войска убивают мирных жителей. Вот тебе и вся оппозиция. Многого вы, ребята, добились. Тебе, как и вам всем, не хватает мудрости, чтобы понять и принять один страшный, но неоспоримый факт: в этой стране, прόклятой стране, ничего не поменять. Никому и никогда ничего здесь не поменять. Всё, что вы делаете, это самообман, иллюзия, это от трусости: не желаете смотреть правде в глаза, вроде как под дулом пистолета всё ещё жмуритесь и воображаете, что его нет.

— Ну, уж извини, как раз наоборот! Это ты́ свою лень и трусость прикрываешь философствованиями, якобы мудростью и смирением, на самом же деле это только фатализм и дилетантство, и я вообще не могу понять, как ты умудряешься спать по ночам. И даже если ты окажешься прав, и даже если ничего не изменится, мы будем знать, что пытались, что сделали всё возможное. А ты — как дурацкая кукла: кидай её, роняй, отламывай руки, ноги, выдирай волосы — а она не станет сопротивляться, даже не пискнет.

— Куклы — вы, и главное — ваш босс, вот уж он-то тут главная кукла! И все мы знаем, кто управляет им. Все — пешки, и вы идёте на эти митинги — которые я лично называл бы скорее шоу или представлением — чтобы потешить своё самолюбие, самоутвердиться. Я же в это время могу заниматься куда более полезными для собственного развития делами — пока, конечно, одним случайным поступком не помешаю кому-либо и меня не решат убрать. Здесь же всё как в кривом зеркале: ведь это вас давно следовало бы убрать, но я совсем не удивлюсь, если доберутся именно до меня.

— Всех не уберут, не смогут. Так было всегда. Нас много — пассивных ли, активных ли, но мы против, и нас много.

— А не думаете ли вы, что нужно быть не только против, но и за? — вновь вклинился вдруг молодой человек впереди. — За что-либо. То есть иметь какую-либо программу и какие-либо предложения.