Колебания - [52]
Он удивлённо взглянул на неё, будто пытаясь вспомнить, где находится. Женя, заметив, что с некоторого момента все её слова разлетались и таяли в воздухе, как весенние снежинки, не касающиеся земли, решила, что говорить у Максима может получиться лучше, чем слушать, и спросила:
— Расскажи мне о вашем факультете. Я никогда не была там, знаю только, что он находится в старом здании…
При этих словах у Максима дейтсвительно тут же глаза засверкали, как у человека, которого вдруг спросили о самом важном, о чём-то прекрасном неописуемо; так могли бы засветиться глаза у матери, если бы её спросили о недавней победе сына в музыкальном конкурсе; так у её сына загорелись бы глаза, спроси его кто-нибудь о собаке, которую ему подарили в честь победы. Всё, что было связано с филологией, вызывало у Максима слишком заметные дрожь и волнение. Он собрался с мыслями, чтобы суметь и Жене передать свои чувства, чтобы она разделила их и поняла.
— Конечно… Журналисты учатся в другом корпусе… Знаешь, жалко, что это так! Жалко, что у вас и пар никогда не бывает в Старом гуманитарном — это особенное место. Не знаю, как же передать всё это человеку, не бывавшему там, — то есть тебе, — разве что… Да, разве что у неё это получилось… — и Максим задумчиво замолчал.
— У Яны? — спросила Женя.
— Да, да, у Яны… — по-прежнему задумчиво ответил Максим: мысленно он вновь оказался внутри текста, внутри воссозданного им мира.
Женя, улыбнувшись, подсказала ему:
— Так что же ты, прочитаешь мне что-нибудь? Ведь у тебя же с собой текст?
Максим, как будто удивившись, спохватился:
— Ах, конечно… Да, да, сейчас.
Он, смеясь сам над своей рассеянностью, достал папку с текстом, и его глаза на секунду сверкнули странной, особой нежностью.
Максим вынул текст и, перелистывая его, перебирая взглядом строчки, заулыбался, вновь встречая уже знакомые ему названия глав, после которых следовало повествование — необъяснимо, поразительно, как ему казалось, точное; Максим боролся с подсознательным желанием вновь погрузиться в чтение, не произнося более ни слова. Но Женя сидела напротив и ждала — и о таком нельзя было забыть ни на секунду; и Максим, в глубине души боясь этой ответственности — защитить честь факультета, передать всю гамму чувств человеку, не имевшему о ней представления, — решил — нужно найти такой очерк, в котором описывалась бы некая деталь, не самая важная на первый взгляд, но совершенно необходимая на пёстром полотне картины. Нужно было что-то, что в небольшом эпизоде отразило бы самую сущность большого целого, в чём был бы истинный дух факультета — неуловимый, не всеми — хотя и большинством — ощущаемый. И тут Максим вспомнил — конечно, это было то самое, то, что нужно, — он зашуршал листками, путая их и перекладывая с места на место, и наконец произнёс, сверкнув на Женю смеющимся и таинственным каким-то взглядом:
— «Стул».
Женя немного смутилась: что это может значить? Она взглянула на Максима, ожидая продолжения, а он, казалось, вновь собирался с мыслями, чтобы суметь прочесть очерк выразительно, на одном дыхании. Наконец он заговорил:
— «Здание, в котором располагается филологический факультет, живёт своей жизнью. Если в Хогвартсе двигались лестницы и оживали портреты, то в Старом гуманитарном корпусе такое же волшебство происходит со стульями.
То ли домовой, то ли они сами вытворяют это — но, однако, всякий раз, как ты идёшь по коридору, на твоём пути непременно встретится Стул. Он может оказаться каким угодно, но обязательно — старым, наполовину развалившимся. Как правило, у него отсутствует спинка, или перегородка, или сиденье; но он всегда внезапно появляется у тебя на пути и всем своим видом показывает: «Смотри, я ещё жив! И буду жить вечно!», и ты, вздрогнув от неожиданности, обходишь его стороной, но спустя некоторое время, на другом этаже или в другом кабинете, вновь натыкаешься на Стул… Он, конечно, отличается: тот был чёрным, железным, жёстким, а этот — деревянный, с мягким потёртым бежевым сиденьем; но обоих объединяет отсутствие какой-либо важной части. Иногда стулья лежат в укромных уголках, около лифтов, на лестничных площадках, в гардеробе; лежат на боку или перевёрнутые вверх ногами — но вернее сказать, ногой, потому что у таких «лежачих» стульев, опирающихся на верхний край своей спинки, обычно отсутствуют ножки.
В самом неожиданно месте можно встретить Стул: открываешь дверь в кабинку туалета — а он, родной, тут как тут, приветливо смотрит на тебя, взгромоздившись верхом на унитаз, и этим как бы сообщает тебе: «Извини, друг, эта кабинка не работает».
Встречаются и стулья-шутники: преподаватель просит принести из соседней аудитории стул — в связи с извечной нехваткой таких, на которых возможно ещё сидеть — ты заходишь, берёшь первый попавшийся, вроде бы ничем и не примечательный, поднимаешь его, делаешь несколько шагов — и вот тут-то сиденье плавно съезжает и падает на пол, разражаясь громким хохотом, эхом отдающимся в пустом кабинете и через открытую дверь разлетающимся по этажу, и стулья в соседних кабинетах слышат его и поскрипывают, одобряя.
