Колебания - [49]

— Войдите!

Максим непроизвольно поморщился от звучания этого голоса, холодного и раскатистого, всякий раз вызывавшего в воображении Максима одну и ту же картинку: будто кто-то гремит консервной банкой, полной гороха, прямо у него над ухом. Навязчивая картинка прогнала пугливое видение читающей Жени, и Максим, совсем потерявшись, зашёл в кабинет как бы против воли и нерешительно остановился на пороге. Геннадий Юрьевич стоял к нему спиной и что-то читал.

Как только смолкли раскаты голоса Фатина, Максим в тишине вновь стал различать едва заметные очертания, будто созданные лунным сиянием: он увидел наклон головы, опущенные ресницы, длинные тени от них на щеках, нарисованные приглушённым светом в кафе, и тогда он смог произнести, стараясь, чтобы голос его звучал уверенно, но приветливо:

— Здравствуйте, Геннадий Юрьевич!

Фатин нарушил молчание лишь через несколько секунд, неохотно повернувшись к Максиму. Его бледные небольшие глазки на крупном лице с высоким морщинистым лбом остановились на Максиме, словно спрашивая: «На что мне твоё „здравствуйте“?»

— Здрсте, — произнёс Фатин.

Максим, как ни старался, чтобы не почувствовать то, что он испытывал всегда при разговоре с Фатиным, несмотря даже на то, как тихо и вяло прозвучал в этот раз его голос, вновь неизменно почувствовал себя мышью перед огромным филином, и мысль о Жене вновь от него ускользнула, и он уже никак не мог вернуть её. Максим молчал.

— Ну, — спросил Фатин, оглядев его.

Понимая, что попросту повернуться и уйти невозможно, и решив, что дальнейшее не будет никак от него зависеть, Максим подумал: он лишь произнесёт то, что необходимо, сделает, что требуется, — и если это для чего-то необходимо в огромном мире — всё получится само собой.

— Вот, — наконец сказал он, — принесли случайно в отдел поэзии. Я прочитал — и думаю, что если бы эта вещь случайно затерялась среди бумаг… Это было бы потерей для нашего издательства. Но, возможно, я ошибаюсь, поэтому решил сразу зайти с этим к вам.

Максим подошёл ближе и усилием воли заставил себя положить текст на стол.

— Гм, — хмыкнул Фатин, — времени нет. Потом.

Он схватил рукопись и выдвинул ящик стола, но что-то на секунду остановило его.

— Факультет? — спросил он. — Роман о студентах?

— Нет, — торопливо начал Максим, боясь упустить появившуюся вдруг единственную возможность, — нет, это обо всём: о людях, об искусстве, о жизни. Мне кажется, это то, что нужно: свежо, актуально, выгодно, — стал сыпать он ненавистными внезапно вспомнившимися ему словечками.

Фатин, нерешительно задвинув ящик, сказал:

— Гм. Прочту. Скажу в обед.

Максим кивнул, зная, как легко обычно рассеиваются колдовские чары, нарушенные одним лишним словом, и вышел из кабинета, бесшумно закрыв дверь.

В коридоре он прислонился к стене и вдруг увидел, как вдалеке мелькнуло белое платье — Женя. «…В случае неудачи придётся выкрасть текст из красной урны, ведь я обещал прочитать его ей». От этой нелепой мысли и от навязчивой картинки, как он тайком роется в урне, Максим никак не мог избавиться, и, вернувшись к себе в кабинет, он, чтобы успокоиться и как-то развлечься, занялся тем, что представлял Фатина сидящим в этой урне.

Однако за пятнадцать минут до обеда произошло нечто, навсегда оставшееся для Максима загадкой. Неожиданно в дверях возник Фатин, прошёл к столу Максима, грозно сопя от быстрого шага по коридору, и, бросив текст на стол, сказал:

— Издадим.

Только одно это слово и сорвалось с губ Фатина, повиснув в воздухе, и Максим почти видел перед собой его округлые контуры: «и з д а д и м», в то время как сам Фатин уже ушёл, хлопнув дверью, в сторону столовой.

Женя, через минуту заглянувшая к Максиму, чтобы позвать обедать, застала его стоящим у стола с текстом в руке и выражением лица таким, что она сразу спросила:

— Что случилось? Мистер Фейт заходил?

Мистер Фейт — так они с Женей прозвали Геннадия Юрьевича из-за его говорящей, как им показалось, фамилии: Фатин было созвучно английскому fate, или, скорее, латинскому fatum, то есть судьба. А Геннадий Юрьевич, знал он о том или нет, принимал решения вполне судьбоносные.

— Д-да, — не сразу ответил ей Максим. — Не важно, пойдём обедать, — уже улыбнувшись, добавил он, глядя на Женю, и почувствовал вдруг, какими далёкими стали сразу и Фатин, и текст, и литература вообще.

Женя пришла работать в редакцию в начале осени, освоившись на новом месте удивительно легко. С первой же минуты Максим понял, что очарован этой девушкой, — именно эта несколько странная и порождённая романами фраза звучала у него самого в голове, когда он думал о Жене; он хотел стать ей лишь другом. Никаких иных мыслей у него и не возникало, он действительно был убеждён в этом, и непременно оскорбился бы, если бы кто-то намекнул ему, что они у него есть.

Женя была младше Максима на несколько лет. В редакцию её приняли в тот же год, когда она окончила факультет журналистики Университета, благодаря знакомому Фатина. Когда в первый день она наводила порядок на рабочем столе, к ней заглянул высокий, среднего телосложения молодой человек, шатен, в очках, одетый в клетчатую тёмную рубашку, аккуратно заправленную в брюки, и в таких же аккуратных ботинках. Женя всегда обращала внимание на внешность и на малейшие детали — все ли пуговицы застегнуты на рубашке, чистая ли обувь. Женя оглядела молодого человека и осталась довольна. Он улыбнулся и протянул ей кофе, представившись Максимом.