Колебания - [39]
Яна молчала. Как поделиться собственным — врождённым — умением слушать и слышать сердце?.. Чувствовать что-то внутри, направляющее жизнь по определенному курсу и помогающее никогда не сбиваться с него?.. Яна смотрела на Лизу с невыразимой печалью, сознавая, что способа нет. Одновременно с этим она испытывала совсем уже странное чувство — будто бы стыд; необъяснимый иррациональный стыд за собственную мудрость, неизвестно откуда берущуюся и едва ли подходящую девушке в её возрасте. Без ложной скромности Яна знала, что эта мудрость действительно есть, и почему-то стыдилась её в те моменты, когда Лиза подробно и долго рассказывала о том, что занимало все её мысли и по-настоящему беспокоило. Эта милая глупость, эта легкость и некоторая поверхностность, это искреннее желание собственную жизнь сделать настолько благополучной, насколько возможно — вот, чем обладать бы Яне, вот, какой ей бы быть — но она никогда не будет. Вместо этого она лишь понимала каждого, кого знала, наблюдая мир их глазами, даже когда не желала того, но ничем не могла помочь. Она становилась Лизой. Она чувствовала: душой и сердцем её тянуло к грязным хиппи, к маленьким захламленным квартиркам, которые словно расширялись её безграничным счастьем. Но в то же время она слышала чей-то голос: «Нужно выбираться отсюда. Нужно сделать что-то для лучшей жизни, для всех тех благ, которые имеются, — а ты ведь знаешь, что они имеются, ты видела, и сама от себя этого не скроешь». Голос настойчиво шептал: «Ты погибнешь здесь, задохнешься без красоты, в пыли этих стен и в грязи серых кварталов. Но вспомни себя получше, вспомни, скажи честно: разве это не ты считала, разве это не твои собственные были мысли, что всё в этом мире — тебе: красота, радость, лёгкость. Разве не ты считаешь, что поэзия замечательно уживается с деньгами? Разве хватит тебя на вечную романтику старых кухонь? Разве не ты — блеск, утонченность, грязь, возвышенность, и почему не тебе — всё шампанское и все платья мира? Разве ты не заслуживаешь их? Неужели другие, эти девочки во всём мире, эти глупенькие милашки с наращенными ресницами и неумением расставить запятые в предложении — разве они заслуживают этого больше? Разве ты меньше?.. Беги, беги, уходи из этих спален, подъездов, маршруток, ищи, ищи возможности проникнуть туда, — будто в чудесную страну, — где сияние витрин сливается с огнём заката, где шипение моря шипит в сверкающих бокалах, где «читали ли вы Мюссе? Это автор…» едва отличимо на слух от «нам счет и клубничный мусс, и оплата картой».
Лиза докурила, и девушки вернулись в корпус. Большой перерыв затихал, и коридор первого этажа постепенно пустел, как берег во время отлива. У самого гардероба, к которому Лиза подошла на минуту, прямо перед ней с потолка обвалился большой, неправильной формы кусок штукатурки, едва не задев её.
Яна подошла к Лизе, смотревшей неподвижно на обломки, и, не успев засмеяться, замерла — по щекам у Лизы текли слёзы, оставляя бледные, чёрные полосочки туши, её губы дрожали, и она стояла молча, не сводя взгляда с пола.
— Что ты… — начала Яна, но оборвалась на полуслове.
Лиза, простояв так ещё с полминуты, затем быстро и решительно вытерла слёзы рукавом серой толстовки и, со злобой и ненавистью неподдельной, способной, казалось, ни больше ни меньше что-нибудь сжечь, бросила короткое матерное ругательство и зашагала прочь, к лифтам и лестницам, пронизывающим Старый гуманитарный корпус системой сосудов, регулярно переносящих сотни маленьких человечков по всей площади большого уродливого серого тела, поддерживая, таким образом, его жизнь.
Яна, помедлив секунду, пошла за Лизой, и обе влились в этот поток».
Глава 3
Над маленьким тихим кафе на Чистых прудах постепенно рассеивающаяся тьма, ненадолго уступавшая место бледному дневному свету, казалось, решила задержаться. Но город уже проснулся, и каждую минуту в конце кафе раздавался мелодичный звон колокольчиков — посетители заходили, несмотря на выходной, закутанные в пёстрые шарфы, раскрасневшиеся, уже успевшие замёрзнуть, и покупали кофе. Воскресенье в Москве ничем не отличалось от остальных дней.
За маленьким круглым столиком в уголке кафе, наиболее отдалённом от входа, сидела Яна Астрина, перед которой стыл свежезаваренный капучино в такой же кругленькой белой чашке. За полностью стеклянной стеной по сырой улице спешили под пушистым падающим снегом пешеходы, а проносящиеся мимо машины раскрашивали их отсветами фар.
За соседним столиком две девушки сдвигали такие же маленькие белые чашечки ближе друг к другу, переставляли местами тарелки с чизкейком и пончиком, поправляли лежавшие рядом на терракотовых салфетках серебристые ложечки. Яна мельком бросила взгляд на девушек, и они привлекли её рассеянное внимание, и она невольно стала наблюдать за ними, хотя и знала наперед каждое действие. Вот на круглом столике всё было сдвинуто и поправлено так, чтобы ни одна ложечка не лежала под неверным углом по отношению к тарелке, чтобы ручки у чашечек смотрели в разные стороны, чтобы провод от белоснежных наушников тоненькой змейкой как бы случайно тянулся между блюдцами и проходил по краешку темной салфетки. Вот одна из девушек, кивнув второй, отодвинулась назад, как бы уклоняясь от чего-то. Тогда вторая привстала, приподнялась на носки, вся вытянулась вперед, насколько могла, и, изображая ломаную букву «Г», наклонилась над столом, так, чтобы телефон, зажатый в тонких пальцах, оказался точно над ним посередине. Не имея возможности заглянуть сверху в экран и проконтролировать таким образом экспозицию, девушка явно делала кадры наугад, отчего напряжённо морщилась. Нажав на белую кнопку несколько раз, она с облегчением опустила успевшие уже устать руки и быстро взглянула на результат. Однако пролистав фото, она явно осталась недовольна ими и тогда вновь повторила все прежние действия. Вторая девушка сидела всё так же, слегка отодвинувшись назад, и терпеливо ждала. Наконец она тоже встала и, поменяв местами чизкейк и пончик, проделала то же самое, что и её подруга. После этого обе, смеясь, уселись, придвинувшись поближе к столику, и вторая девушка взялась уже было за маленькую серебряную ложку, как тут первая о чём-то её попросила. Через секунду до Яны донеслось: «Нет, не так. Сделай, чтобы было видно только кофе, мои волосы и часть лица, губы, подожди — я повернусь в профиль. Свет нормальный? Да, и чтобы чизкейк попал в кадр частично, не весь, а только его широкая часть… Постой, я пододвину…»
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
Один из ключевых признаков современной постмодернистской литературы – фантасмагоричность. Желая выявить сущность предмета или явления, автор представляет их читателю в утрированной, невероятной, доведенной до абсурда форме. Из привычных реалий складываются новые фантастические миры, погружающие созерцающего все глубже в задумку создателя произведения. В современной русской литературе можно найти множество таких примеров. Один из них – книга Анатолия Субботина «Мадонна и свиньи». В сборник вошли рассказы разных лет, в том числе «Старики», «Последнее путешествие Синдбада», «Новогодний подарок», «Ангел» и другие. В этих коротких, но емких историях автор переплетает сон и реальность, нагромождает невероятное и абсурдное на знакомые всем события, эмоции и чувства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.
