Колебания - [38]
Внимание Яны вновь переключилось на Лизу и то, что она говорила; вновь волна жалости захлестнула её, вновь показались невыносимыми все условия их земного существования, воплощавшиеся в выцветшем деревянном паркете под ногами, в пыли на батарее, по которой Яна провела случайно рукой и заметила, как пальцы покрылись серым, в том что описывала Лиза. Что ждет её, эту девочку, далее — в жизни? Что хорошего увидит она, будет ли этот мир чем-то радовать её — её, не плохую, не хуже и не лучше, чем прочие люди, её, веселую и доброжелательную, начитанную и интересную — такую обычную, такую особенную, что её ждет, кода два года, оставшиеся им, пронесутся в один миг? И почему, почему должна она быть способной на этот подвиг, почему должна не быть как большинство женщин? Почему то, как относится к жизни Яна, должно быть естественным и для неё? Не должно и не может, и хорошо, что так; и как бы хотелось, чтобы она обрела счастье.
— Я стала рассказывать о себе; рассказала всё — я говорила, что чувствую себя последней сволочью на Земле и в то же время некая часть меня возмущается; я вспоминала, сколько значила для меня та зима и та встреча, прекратившая бесконечный безумный круговорот. И меня — несмотря ни на что, не держа в уме и невообразимое число тех, кто был со мной раньше, — меня полюбили, Яна, просто так полюбили… А мне оказалось этого мало.
Лиза смолкла на секунду, опустив глаза.
— Покурим?
— Да, пойдём, — ответила Яна.
Она поднялась, чувствуя усталую тяжесть во всём теле; хотелось лишь лечь и, закрыв глаза, пролежать в тишине несколько дней. Но они спустились по широкой винтовой лестнице вниз, в самую сердцевину шума, в самое бурление толпы. «Ассаламу алейкум!» — доносилось до них то и дело из середины большого перерыва; то были многочисленные юристы. Разноцветные заколки-бабочки и резинки с блестящими цветками мелькали перед глазами яркими пятнами — то были будущие преподавательницы всевозможных языков и литератур; протиснувшись к выходу из корпуса, минуя двойной стеклянный вестибюль, девушки оказались, наконец, на улице, на ходу набрасывая на плечи пальто, которые сдавались ими в гардероб лишь изредка.
Крыльцо утопало в белых облаках, будто в тумане. Густой пар от вейпа и прозрачный дымок сигарет смешивались друг с другом так, что и самую табличку, запрещающую курение на территории Университета, было почти не видно.
Снегопад усиливался. Белый пар на крыльце соединялся с белым фоном за его пределами, и лишь темные силуэты студентов, зеленоватая плитка под ногами и низкая широкая крыша над крыльцом выплывали серыми пятнами из белизны и позволяли ориентироваться.
Закурив, Лиза вновь начала говорить. Светло-карие глаза Яны смотрели сквозь неё, взгляд растворялся в дыму и отказывался фокусироваться. Но этого Лизе и не было нужно; рядом стоял живой челок, обладающий ушами, и этого хватало.
— Он выслушал меня очень спокойно и внимательно, кивая головой и убеждая, как хорошо понимает каждое слово. Сначала я и внимания не обратила — жук, как ты и сказала. Непременно проявит заботу и внимание, станет слушать любую жалобу с обеспокоенным выражением лица; я это знала и всё равно хотела, чтобы он выслушал, чтобы что-то сказал. Но когда он заговорил, Яна, когда заговорил… Он весь изменился как будто, и лицо стало другим, и… Тогда ещё я не называла его жуком, но именно это чувствовала в глубине души. А когда он заговорил… В те полчаса жук исчез без следа, он, конечно, вернулся почти мгновенно, но в те минуты его не было, совсем не было. Была только правда. А правда в том, что ещё совсем молодым, в первые годы после того, как он переехал в Москву из Хабаровска, поступив в Университет, он попал в зависимость от… То есть, он находил их в интернете, договаривался, приезжал… Или они к нему приезжали. И он не мог остановиться. Нет, нет, послушай, не говори ничего. Его так увлекла Москва, вообще жизнь, сотни новых людей, занятий и дел, что в какой-то момент он потерял контроль над тем, что происходило, его несло и несло. Он чувствовал, что попал в зависимость, что нездоров, что не может смотреть на себя в зеркало по утрам — но всё продолжал и продолжал. Так длилось год, и после первого курса он чудом не вылетел — спасло лишь то, что он был мальчиком. Ну, ты понимаешь… На следующих курсах всё относительно успокоилось… А затем он нашел жену — познакомился в интернете. Да, ещё два года назад он был женат. Да, познакомился в интернете, это не шутка. И вот тогда безумие окончательно уже остановилось, закончилось, и теперь мы имеем Холмикова такого, какой он есть — преподавателя, доктора наук. Не столь важно, отчего они разошлись — он утверждает, что слишком много работал, — если это правда, то я посадила бы эту сумасшедшую женщину к Лёше на диван и посмотрела, как им живется. Таким я ещё не видела его, Яна. Мне впервые показалось, что это не развлечение, не игра для него… Он взял меня за руку и сказал, что в любой ситуации, какой бы я выбор ни сделала, как бы ни поступила, я могу рассчитывать на его помощь, всегда. Что он, как человек, который старше меня на десять лет, хотя и не вправе, но советует мне тщательно всё обдумать, прислушавшись к себе… — Лиза закурила вторую сигарету. — И эта встреча, — вновь заговорила она, — эта встреча всё спутала лишь сильнее. Я надеялась сделать выбор, надеялась, что решение станет для меня очевидным, до смешного простым. А теперь я чувствую только страх, потому что мне кажется, я на веревочке посреди пустоты, я не могу сделать ни шагу, я упаду. Я не хочу ошибаться, не хочу быть несчастной, я боюсь выбора, безумно боюсь выбора…
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
Один из ключевых признаков современной постмодернистской литературы – фантасмагоричность. Желая выявить сущность предмета или явления, автор представляет их читателю в утрированной, невероятной, доведенной до абсурда форме. Из привычных реалий складываются новые фантастические миры, погружающие созерцающего все глубже в задумку создателя произведения. В современной русской литературе можно найти множество таких примеров. Один из них – книга Анатолия Субботина «Мадонна и свиньи». В сборник вошли рассказы разных лет, в том числе «Старики», «Последнее путешествие Синдбада», «Новогодний подарок», «Ангел» и другие. В этих коротких, но емких историях автор переплетает сон и реальность, нагромождает невероятное и абсурдное на знакомые всем события, эмоции и чувства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.
