Колебания - [123]

Лера хотела было что-то сказать, но Роман не дал ей.

— Сегодня в аудитории я думал даже высмотреть эту сумасшедшую — но вспомнил, что такие обычно тихие, неприметные — и уж тем более среди студентов филфака, где каждый второй — странный. Да её, наверное, и не было там — тема лекции едва ли может быть ей интересна…

— Подождите, постойте, — не выдержала Лера. — Что же вы, в самом деле, всегда такой категоричный! А я сейчас расскажу вам кое-что…

От неожиданности Роман действительно остановился. Он как бы и забыл о присутствии Леры и даже удивился, когда она заговорила.

— Так что ж, рассказать, или вы слушать не станете?

— Как вам угодно, — безразлично произнёс Роман, а сам насторожился.

— Её зовут Яна.

— Кого?

— Девушку, которая написала книгу. Я её знаю: это одногруппница моей подруги. Сегодня мы вместе сидели на вашей лекции.

Не дожидаясь ответа, Лера продолжала:

— К сожалению, я не успела поговорить с ней, но она произвела на меня хорошее впечатление, и, к тому же, Лиза много рассказывала о ней. Что касается самой книги… — тут Лера как-то оборвалась, смутившись воспоминаний и совершенно некстати усомнившись в истинности собственных же слов, произнесённых в защиту Яны.

— Что же касается книги? — по-прежнему безразлично повторил Роман.

— Вы знаете, история достаточно сложная… — неуверенно начала Лера. — Но, говоря по существу, Лиза — моя подруга — книгу, в отличие от меня, читала и, если вы думаете, что всё в ней романтизировано, как в рассказах Максима, то я вам скажу, что это совершенно не так, — подумав вдруг, что Роману, должно быть, совсем неважным и неинтересным кажется этот рассказ, Лера, наоборот, перестала смущаться и заговорила свободно, не думая более и о том, секретна ли произошедшая с Яной и Лизой история: — Вы знаете, например, что Яна скрывала от всех эту книгу, и последней о ней узнала именно Лиза? Яна описала всё, чем является филологический факультет, — от здания, в котором он расположен, до типажей, встречающихся среди преподавателей и студентов. Среди них оказалась и Лиза… Но и это ещё не всё. Яна отправила экземпляр бывшему своему научному руководителю, а одна из глав книги рассказывает о его взаимоотношениях с Лизой… Сама же Лиза узнала о книге лишь потому, что он подложил её ей, решив, что они с Яной смеются над ним. Но это не столь важно… Если всё-таки говорить о книге…

— Постойте, постойте, — прервал её Роман, заинтересовавшись, казалось, услышанным. — Как вы сказали — она держала всё в тайне, а близкий друг узнал об этом последним?

В голосе его послышались нотки какие-то восторженно-радостные, но едкие, ехидные.

— Вот и вся ваша дружба! — Роман торжествовал, будто учёный, объявляющий коллегам о только что сделанном им открытии. — Вот вы сами мне всё и сказали! Дружбы нет и не может быть. Хорошо же о собственном друге писать, ничего ему не рассказывая.

Лера, смутившись, однако тут же нашлась:

— Яна — не характерный пример. Она тихая, скрытная… Лиза рассказывала мне. Но в то же время она как будто совсем не думает о себе — всё готова сделать для других…

— А Лиза, — невозмутимо продолжал Роман, — ничем не лучше. Она молчала, не желая показаться навязчивой, так выходит? Не дружба всё это. Дружбы вообще не бывает. Каждый — одинокий эгоист. И описанная вами жертвенность Яны, ни слова не говорящей о себе, — тот же самый эгоизм, только вывернутый наизнанку. И «ненавязчивость» Лизы — тоже. Люди не понимают друг друга, никогда не могут понять.

Между тем они подошли уже к метро. Ледяной ветер усиливался, и с неба стали срываться редкие снежинки. Роман закурил, и, взглянув на Леру, быстро сказал:

— И от вас отвернутся все, и вы от других отвернётесь, это лишь вопрос времени.

Выдохнув дым, застывший в морозном воздухе, он помолчал несколько секунд, а затем, задумчиво разглядывая тлеющую сигарету, произнёс — равнодушно и холодно, так, будто бы неторопливо рассуждал:

— Знаете, ещё что… А не пойти бы вам к чёрту? Как вам такое предложение. Подите туда вместе со всеми вопросами, историями и попытками мне помочь. Мне не нужна ни помощь, ни ваше понимание, ни эти разговоры. Оставьте меня, наконец, в покое.

Сказав так, он бросил недокуренную сигарету, затушил её носком ботинка и решительно, не взглянув больше на Леру, шагнул в вестибюль метро.

Он проскочил в закрывающиеся уже двери вагона, и они лязгнули, вцепившись ему в край пальто. Со злостью Роман выдернул его, повернувшись к дверям лицом. Стекло отразило его: нахмуренные брови, сжатые губы. Без интереса Роман отвёл взгляд от тёмного отражения и направил его в пустоту.

И поезд нёсся под землёй всё дальше и дальше к центру Москвы, набирая скорость в длинных тоннелях, и Романа качало из стороны в сторону; и желтоватое освещение старого вагона, и прохладный ветер, дующий в приоткрытое окно, и колёса, гулко стучавшие по рельсам, — всё это соединялось каким-то странным образом с внутренним состоянием души Романа, образовывая с ней единое целое, и ему наконец действительно стало легко и спокойно, как и было прежде — всегда.

Часть вторая

Казалось, будто декабрь, съедаемый убегающим временем и подгоняемый им, стремился вместить в себя наибольшее количество встреч и событий, прежде чем навсегда исчезнуть, уступив место новому году и месяцу. Яна чувствовала — словно в самом воздухе с каждой секундой растёт напряжение, накапливается, чтобы достигнуть своего пика в ночь тридцать первого декабря, — и обнулиться тут же, рассеяться и дать начало новому циклу.