Колдовской мир. Том 1 - [18]

Он повернул бычью голову, рассматривая людей Эсткарла и своих сограждан.

— Вы хорошо сражались. Но теперь ваша судьба не здесь. Я высвобождаю энергию, питавшую город. Уходите подальше, а я заберу с собой как можно больше этих летающих колдунов. Уходите, люди-волшебники, и оставьте Салкаркип его судьбе!

Его глаза и голос давили с такой физической силой, что уцелевшие гвардейцы отшатнулись. Корис был с ними: ястреб на его шлеме потерял одно крыло. У колдуньи было печальное лицо, но она была спокойна. Саймон и еще двадцать человек обнажили мечи и салютовали ими.

Магнус улыбнулся.

— Хорошо, хорошо, волшебники! Но сейчас не время для парадов. Уходите!

Они вышли в указанную им маленькую дверцу, которую Корис тут же закрыл, и побежали по подземному переходу. К счастью, пол был ровным и на одинаковом расстоянии друг от друга на нем горели шары. Все сильнее слышался шум прибоя, и вот они оказались в пещере, где покачивались на воде маленькие лодки.

— Вниз! — Саймон вместе с другими забрался в лодку, а Корис ударил его ладонью по спине, заставляя лечь на раскачивающееся дно. Захлопнулась еще одна дверь. Свет исчез. Саймон лежал неподвижно, не зная, что произойдет дальше. Лодка двигалась, тела людей шевелились, Саймон закрыл лицо руками. Качка усилилась, и Саймон почувствовал, что его начинает тошнить. Он никогда не был хорошим моряком. И вдруг небо и море вздрогнули. Взрыв был такой, что, казалось, земле больше не уцелеть, который, казалось, уничтожит весь мир. Они по-прежнему качались на волнах. И, задрав голову, Саймон глотал воздух. Он шевелился, не обращая внимания на протесты соседей. Больше нет тумана — была его первая мысль. А потом — наступил день! Небо, море вокруг, берег — все было чистым и ясным.

Но когда взошло солнце, Саймон был оглушен еще одним взрывом. Он оглох, но не ослеп. Они плыли в море, а позади них всходило солнце. Одна... две... три маленьких лодки насчитал он. Парусов не было, но, очевидно, у лодок был какой-то двигатель. На корме их лодки сидел человек. По ширине плеч Саймон узнал Кориса. Капитан держал руль. Они были свободны от ада, который воцарился на месте Салкаркипа. Куда же они направляются? Туман исчез, а пламя на берегу светилось. Но волны не были порождены морем. Должно быть, взрыв передался океану. Поднимался ветер, и люди в лодках начали понимать, что они еще не спаслись, а лишь получили небольшую передышку.

Море было тусклым и серым, как затуманенное зеркало. И небо над ним было такого же цвета, так что трудно было отличить, где кончается воздух и начинается вода. Лойз съежилась на скамье под маленьким оконцем. Она боялась высоты, а эта башня, выдававшаяся из стены, нависла над острыми, окруженными пеной скалами береговой линии. Ее постоянно тянуло сюда, потому что, всматриваясь в бесконечную пустоту, в которой можно было увидеть только птиц, она чувствовала свободу. Прижимая узкие ладони с длинными пальцами к каменной скамье, она заставляла себя глядеть на то, чего боялась.— Ей много раз приходилось делать то, чему сопротивлялись ее тело и мозг. Она была дочерью Фалька, и поэтому ей давно уже пришлось надеть броню из льда и железа, которую не мог пробить ни один удар. И вот больше половины своей короткой жизни она провела в этой внутренней цитадели. В Верлейне было множество женщин, потому что Фальк отличался похотливостью. С раннего детства Лойз видела, как они приходят и уходят, смотрела на них холодным взглядом и сравнивала себя с ними. Ни на одной из них Фальк не женился, и ни одна из них не принесла ему потомства. Фальку это не нравилось. А Лойз была довольна. Это давало ей возможность жить спокойно. Верлейн принадлежал Фальку не по наследству, он перешел к нему от матери Лойз. И пока жива Лойз, Фальк продолжает владеть Верлейном, местонахождение которого было удобным для грабежа и мародерства на море и на суше. Если бы она умерла, в Карстене нашлось бы немало наследников ее матери, которые тут же предъявили бы свои права на владение Верлейном. Но если бы одна из тех женщин, которые - вольно или невольно — ложились на огромную кровать в спальне Фалька, принесла ему сына, он мог бы спокойно претендовать на владение Верлейном не только в течение всей жизни, но и для новой мужской линии. Таковы были вновь изданные законы герцогства. По старым обычаям право наследования сохранялось, но материнской линии, теперь же наследовали потомки отца, и лишь в тех случаях, когда не было потомков мужского пола, действовал старый закон. Лойз цеплялась за эту единственную возможность, дававшую ей временную безопасность. Если Фальк погибнет в одном из грабительских рейдов, если его убьет представитель какой-нибудь ограбленной семьи, она и ее Верлейн будут свободными. Вот тогда они и увидят, на что способна женщина! Они узнают, сколько слез она выплакала за все эти годы.

Она оттолкнулась от стены, прошла по комнате. Было холодно и темно. Но она привыкла к холоду и полумраку. Они стали частью се жизни. За пологом, закрывающим кровать, она глянула в зеркало. Это было не изящное женское зеркало, а щит, отполированный до такого состояния, пока он не стал давать хотя и искаженное, по изображение. Для Лойз сделалось привычкой глядеть в него на себя. Она была небольшого роста, но ото была единственная женская черта, которая объединяла ее с теми женщинами, которые удовлетворяли людей ее отца или его самого. Тело ее было стройно и прямо, как у мальчика, и лишь намек на округлости говорил о том, что это не юноша. Густые волосы локонами падали на плечи и спускались до талии. Цвет у них был такой светло-желтый и бледный, что они казались седыми, а ее брови и ресницы того же цвета придавали лицу выражение простушки. Кожа плотно облегала лицевые когти и была почти лишена румянца. Даже губы ее были бледными. Унылое дитя мрака, она сосредотачивала в себе огромную жизненную силу, она была крепка, как хрупкое лезвие, которое опытный боец предпочитает громоздкому, но непрочному металлу. Она свела руки, сжала их, а потом развела и опустила. Под свисающими рукавами руки ее были сжаты в кулаки и ногти почти впились в ладони. Лойз не шевельнулась, она ничем не показала, что слышит звон щеколды. Она знала, на что она способна, если даст волю чувствам. Но когда рядом был отец, она подавляла свою ненависть, не давала возможности ей вырваться наружу. Иногда она в отчаянии думала, что отец и не подозревает о том, как она относится к нему.