Мария-Антуанетта любила хомячков. Нет, барашков. Да, пожалуй, она любила барашков. Барашков и длинные прогулки. Барашки были милой ее слабостью, а прогулки укрепляли мышцы ног и улучшали кровообращение. Но пожалуй, барашков она любила все-таки больше, чем прогулки. Хотя — прошу заметить — барашки кровообращения не улучшали. И вообще ничего не улучшали. Только жрали траву и загадочно улыбались. Суки были эти барашки. Но миииилые — невообразимо.
Она чесала их за ушком, целовала в носик и была безнадежно в них влюблена. Милая девичья слабость — она и есть слабость. Впрочем, говорят, что любовь — великая сила, но врут, наверное. Куда уж им, барашкам, быть силой.
Однажды Марии-Антуанетте исполнилось восемь. В тот знаменательный день она решила захватить мир. С помощью барашков.
План был такой: очаровать всех (барашками) и забрать всё (для барашков, ни в коем случае не в корыстных целях, разве что немножко). Только самый сильный получит всё. Только ему — самому сильному, точнее, самой сильной — хватит наглости наложить свою лапу, то есть, тонкую, аристократически хрупкую руку на этот мерзкий поганый мирок, достойный тотального уничтожения. Самый сильный — самая сильная — получит то, что захочет, и барашки определенно этого заслуживают. Барашкам просто необходимо, необходимо правильно питаться, никогда не волноваться и загадочно улыбаться. Для этого им следует создать условия.
И Мария-Антуанетта принялась читать.
Все самые огромные библиотеки хранились у нее в голове. Все, что можно найти про мир, захват мира, барашков и их правильное питание, хранилось в оперативной памяти; кроме всего прочего, было сделано много резервных копий; а также руководство на случай аварийной ситуации. Ну например, если какая-нибудь сволочь вздумает испортить барашкам условия. Недопустимо. Немыслимо. Убить, разрезать на мелкие кусочки и пожарить на медленном огне, тыкая кочергой в лицо.
Разработав план по захвату мира, Мария-Антуанетта отправилась погулять. Надо же и ей отдохнуть после двадцати лет напряженной переработки невообразимого количества информации.
К тому же, как все мы, вне всякого сомнения, помним, она любила прогулки.
И тогда — совершенно случайно — ей встретилась Констанция.
Констанция была еще более аристократична, чем Мария-Антуанетта, и она не слишком любила барашков. И у нее тоже имелся план по захвату мира, не подразумевающий никаких барашков вообще. И Марию-Антуанетту тоже не подразумевающий. Вот такой вот странный план. Невообразимо, конечно, но все-таки нельзя не принять во внимание, что Констанция уже захватила мир. По крайней мере, некоторую его часть. Ну, небольшую, но тем не менее! И пусть эта часть совсем незначительна, но сила — не в количестве, а в качестве. И вообще критиковать могут все, а вот самому сделать — это всем лень. Поэтому Констанция совсем не комплексовала по поводу того, что весь захваченный ею мир заключался в кусочке сознания одного человека. Совсем не страшно. Человек, мир — почти одно и то же. Скоро остальная часть будет тоже её.
Ну и в конце концов, когда мы придем в эру биороботов, всё станет гораздо проще и понятнее.
Когда Мария-Антуанетта увидела Констанцию, она поняла, что никогда ничего милее она не видела.
Констанция казалась ей даже милее, чем барашки, что было уж вовсе недоступно понимаю той Марии-Антуанетты, которая любила только барашков. И тогда Мария-Антуанетта, которая была более open-minded, пригласила Констанцию на чай, Констанция не могла не прорезонировать с такими сильными эмоциями другого захватчика мира.
Но какая-то часть Констанции все же сомневалась: а вдруг это просто уловка. Вдруг эта странная девочка Мария-Антуанетта просто обманывает ее с целью захватить мир первее и лучше. Третья же Констанция возражала, что если она будет такой занудой, то у нее никогда не будет друзей. Вот захватишь мир — и что? Никто не оценит, все дрожат, боятся, млеют и подлизываются, а друзей, которые могут пнуть с утра твою дверь и сказать тебе в лицо, что «компания по озеленению Ирака, проведенная вами в прошлом месяце, является просто вершиной бредовой глупости, которую могла бы проявить Императрица Всего Мира, то есть вы, матушка, полнейшая балбеска!» — да, так никто тебе не скажет. А ведь как неплохо было бы, в конце концов, подлизывание тоже надоедает.
Констанция собралась, поджала губы и приняла приглашение на чай, ужасно боясь, что он окажется отравленным. Мария-Антуанетта подпрыгивала от волнения — она боялась, что чай не понравится Констанции. При этом некая часть сознания Марии-Антуанетты все же подумывала о том, чтобы насыпать яду в чашку, а следующая по вредности ее часть подумывала, чтобы насыпать яду и в свою чашку тоже. То ли от когнитивного диссонанса, то ли за компанию.
Подозрительная часть Констанции злобно все критиковала, а радостная — слушала про барашков и понимала, что барашки есть высший смысл жизни.
Марию-Антуанетту распирали сложные, неоднозначные, многоплановые чувства. Прямо-таки многослойные. Какая-то часть Марии-Антуанетты понимала, что вот она, Констанция, живая и важная, гораздо более важная, чем барашки. Другая часть возражала: а как же барашки?! Как же барашки?! Что, вот так вот взять — и бросить их? На произвол судьбы? Переместить из списка приоритетов на второе место? Если она будет уделять им хоть на минуту меньше, жизнь потеряет смысл, пастбища развалятся на матричные кусочки, черные кошки начнут бегать по два раза, где им вздумается. Барашкам в таком мире не место, кто же организует им большой, чистый, светлый мир, полный любви к барашкам? Кто же, как не она, Мария-Антуанетта, преданная барашкам от начала и до конца?
