Она была непостижимо прекрасна. Бог Смерти одарил женщину красотой, и теперь он любил ее на своих черных шелковых простынях, как делал это уже много раз, с такой нежностью, которая изумляла его самого. Когда все кончилось, он, как уже бывало много раз, почувствовал смущение и беспокойство, что не пристало богам.
Он уложил ее голову на сгиб локтя и побаюкал. Заботливым прикосновением пальца убрал прядь черных, как вороново крыло, волос с ее спящих глаз — изумрудных глаз, что зажигали в нем страсть, но также вызывали печаль и, может, даже несколько неподобающий страх. Ее легчайшее дыхание ласкало его шею.
Мне не должно позволять себе подобные чувства, — подумал он.
Эти губы — вот самое драгоценное сокровище из всего, чем он владел.
Он встал с постели. Расставленные по комнате свечи ожили — загорелись необыкновенным фиолетовым пламенем. Пока он расхаживал, она приподнялась на локте. Тревожная складка пролегла у нее на лбу. При виде женщины у него заныло сердце, а ведь он совершенно забыл о том, что оно у него есть.
Он позвал ее по имени.
— Самидар, — сказал он и, хотя в горле у него пересохло, как в печи, постарался придать своему голосу силу. В самой его сердцевине разверзлась пустота — она угрожающе разрасталась, готовая поглотить его всякий раз, когда он глядел на эту женщину. Пока он еще в силах, ему следует воспрепятствовать этому. — Отныне здесь нет места для тебя.
Ее голос, наполненный жаркой нежностью, едва не растопил его решимость.
— Мой бог, — сказала она. На мгновение ему послышалось моя любовь, но это невозможно. Он — Смерть. — Честное слово, не хочется, чтобы ты плохо думал обо мне, а посему не буду умолять и спорить. — В ее ответе не было страха, она просто выскользнула из-под простыней и встала — покорная и гордая одновременно. — Что пользы противоречить твоей воле? Ты явил мне такую доброту, какой я не знала в прежней жизни, и за это я тебе благодарна. Делай со мной все, что пожелаешь.
Покорное согласие пронзило его, словно стрелами, и он почти возненавидел ее. Она — подлый цветок, исподволь отравляющий его ароматом неразумного чувства. При этой мысли он горько усмехнулся. Как все-таки легко винить ее в своей слабости.
Он схватил женщину за плечи и придвинул к себе, стараясь изо всех сил оставаться равнодушным.
— В Эсгарии, стране, где ты родилась, какой-то враг — могущественный и надменный — разрушил мой храм. — Он провел рукой по ее правой щеке, запоминая эти тонкие черты и шелковистость кожи.
— Эсгария, — повторила она. — Как необычно звучит это слово.
Он взял ее за подбородок. «Ну вот, — сказал он себе, — ее рот уже не столь прелестен».
— Ты узнаешь, кто преступник, и сообщишь мне его имя.
Она отпрянула. И, будто устыдившись, что он заметит выражение ужаса на ее лице, отвернулась.
— Хочешь отправить меня обратно, — прошептала она, — в мир живых?
Лицо Смерти застыло. Опасная пустота, что возникла из-за женщины, начала медленно затягиваться, и он взирал теперь на нее, сузив глаза, чувства его угасали — по крайней мере ему хотелось в это верить.
— Я не решаюсь оставить тебя с собой, — ответил он, — но и отпустить насовсем не могу. Отныне ты — моя посланница, мое орудие и моя кара. Бывшая смертной, ты не можешь стать моей королевой и потому будешь моей правой рукой.
Она задрожала, обнаженная и кроткая, снова повернулась к нему и склонилась в поклоне. Волосы ее упали вперед, спрятали лицо.
— Делай со мной все, что пожелаешь, — снова сказала она. — Я всегда была тебе верной слугой.
Неужели он слышит горечь в этих словах? Или ему почудилось и она сказала лишь то, что хотела сказать? Какая мука! Если не отправить ее немедленно, ему никогда не сделать этого.
Он отступил от нее и взмахнул рукой. В углу что-то блеснуло в неровном пламени свечи.
— Там — доспехи для тебя, — молвил бог Смерти. — Пока ты будешь ими облачена — ничто не причинит тебе вреда.
Самидар подняла голову и медленно встала.
— Отдай мне лишь то, что было моим, когда я пришла сюда, — тихо произнесла она, беря его за руку. — От тебя я приму только это кольцо с гранатом — оно напоминает капельку крови на твоем пальце. И не наделяй его никаким волшебством.
«Что означает подобная просьба? — гадал он. — Как следует ее понимать? Нет, не должно богу испытывать такой трепет и сомнения. Как и любовь — все это лишнее». Однако он снял с себя кольцо и надел ей на палец, единственно для того воспользовавшись волшебством, чтобы оно оказалось впору.
— Я дал тебе поручение, — сказал он, принимая суровый вид. — Ты получишь все, что принадлежало тебе прежде, даже Жало Демона, чтобы лучше служить мне.
Она наклонила голову, но наморщила лоб.
— Кинжал? — спросила она.
Не замечая вопрошающего взгляда, он уложил ее на постель. Губы близостью своей влекли его так сильно, что даже богу невозможно устоять. Он поцеловал ее, затем занялся с ней любовью, хотя на этот раз был намеренно грубоват и избегал нежностей.
— А теперь спи, — шепнул он ей на ухо, когда закончил. — И может быть, ты увидишь сны.
* * *
Ее разбудил теплый солнечный луч, коснувшийся ее лица. Он струился сквозь разрушенную крышу. Она наслаждалась приятным ощущением, но в то же время насторожилась и опечалилась. В аду нет солнца, и она поняла, что опять оказалась в мире живых, вдали от своего Господина.
