Дождь косым занавесом закрывал грязные улицы. Он смывал копоть с городских стен. Запах этой копоти ощущал высокий худощавый человек, широко шагавший по тротуару. Он напряженно всматривался в подъезды и переулки, пересекающие улицу. Два часа назад — а может, три — Саймон Трегарт вышел из здания вокзала. Время потеряло для него всякое значение. У него не было никакой цели. Ему надоело убегать и скрываться. Впрочем он и раньше не прятался. А теперь и вовсе потерял страх и шел открыто, расправив плечи и высоко подняв голову. Однако, это не мешало ему быть постоянно начеку. В первые дни бегства, когда перед ним забрезжила надежда, он научился звериной хитрости, он петлял и запутывал следы. Тогда им правили часы и минуты. Теперь он шел, не торопясь, и будет так идти, пока опасность, таящаяся в одном из этих подъездов, в засаде, в каком-нибудь переулке, не встанет перед ним. И тогда он пустит в ход свои клыки. Сунув правую руку в карман влажного пальто, Саймон нащупал эти клыки — гладкое, ровное, смертоносное оружие, так легко легло в его ладонь, будто оно было частью его тела. Безвкусные красно-желтые неоновые огни рекламы отражались на мокром тротуаре: знакомство Саймона с этим городом ограничивалось двумя-тремя отелями в центре и несколькими ресторанами, магазинами — всем тем, что обычный путешественник узнает за два посещения, разделенных полдюжиной лет. Саймон вынужден был держаться открытых мест: он был убежден, что конец охоты наступит вечером или завтра утром.
Он понял, что устал. Несколько суток он не спал, подгоняемый необходимостью все время идти. О:: понял это только сейчас перед освещенным входом, над которым Светилась вывеска и машинально замедлил шаги. Швейцар распахнул дверь, и человек под дождем принял это молчаливое приглашение, всем уставшим телом почувствовав тепло и запах пищи. Должно быть, плохая погода сделала хозяев гостеприимными. Поэтому швейцар и впустил его так быстро. А может, покрой дорогого костюма, богатое пальто, едва заметное естественное высокомерие, свойственное человеку, привыкшему командовать и встречать подчинение,— все это обеспечило ему хороший столик и быстро подошедшего официанта. Саймон сухо улыбнулся, про-
бегая по строчкам меню. Обреченный должен хорошо поужинать. Его отражение, искаженное полированным боком сахарницы, улыбнулось ему в ответ. Длинное лицо с правильными чертами, с морщинками у глаз и губ, загорелое, обветренное лицо человека без возраста. Оно может быть таким и в 25, и в 60 лет. Саймон ел медленно, наслаждаясь каждым глотком, впитывая тепло и комфорт. Он расслабил тело — руки, ноги, но только не нервы. Он отдыхал, как отдыхает обреченный, и это была не храбрость. Это был конец. И Саймон хорошо понимал это.
— Простите...
Вилка с куском мяса, которую он подносил ко рту, не остановилась. Но, несмотря на полное самообладание, Саймон почувствовал, как дрогнули его веки. Он прожевал и ответил ровным голосом:
— Да?
Человек, вежливо ожидавший его у столика, мог быть маклером, адвокатом, врачом. У него было профессиональное умение вызывать доверие у собеседника. Саймон ожидал другого: человек был слишком респектабелен, вежлив и приятен, чтобы оказаться смертью... Хотя у организации множество слуг в самых различных сферах.
— Полковник Саймон Трегарт?
Саймон разломил булочку.
— Саймон Трегарт, но не полковник,— поправил он и добавил,— и вы это прекрасно знаете.
Собеседник казался несколько удивленным — он улыбнулся гладкой, спокойной и профессиональной улыбкой.
— Как бестактно с моей стороны. Но позвольте сразу заметить — я не член организации. Наоборот, я ваш друг, если вы пожелаете, конечно. Позвольте представиться — доктор Джордж Петрониус. Могу добавить — к вашим услугам.
Саймон моргнул. Он считал, что будущее ему хорошо известно, но на такую встречу не рассчитывал. Впервые за последние дни в нем шевельнулось нечто, похожее на надежду. Ему не пришло в голову усомниться в личности этого человека, смотревшего на него сквозь сильные очки в такой необычно тяжелой и широкой пластиковой оправе, что она напоминала маску восемнадцатого века. Доктор Джордж Петрониус был хорошо известен в том полускрытом мире, в котором Саймон провел свои последние несколько лет. Если ты «сгорел», и у тебя, к счастью, достаточно монет, иди к Петрониусу. Тех, кто так поступил, никогда не находил закон и жаждущие отомстить коллеги.
— Сэмми в городе,— продолжал четкий, с легким акцентом, голое.
Саймон с видом знатока глотнул вино.
— Сэмми? — в его голосе звучала та же бесстрастность, что и у собеседника.— Я польщен.
— О, у вас есть определенная репутация, Трегарт. По вашему следу организация пустила своих лучших псов. Носле того, как они управились с Кочевым и Лэмисоном, остался только Сэмми. Но Сэмми отличается от других. А вы — простите мне мое вмешательство в ваши личные дела — уже довольно давно скрываетесь. В такой ситуации ваша рука не становится крепче.
Саймон рассмеялся. Он наслаждался едой, питьем и даже легкими уколами доктора Петрониуса. Но настороженность не оставляла его.
— Итак, моя рука нуждается в подкреплении. Что же вы рекомендуете, доктор, в качестве лекарства?
