Когда мы молоды - [75]

— Спасибо вам большое! — прокричала Валя молодому человеку в большое веснушчатое ухо и подала руку в знак того, что больше в его услугах не нуждается. Молодой человек ей не нравился.

Но когда он ушел, она почувствовала себя здесь еще более потерянной и ненужной. Как неуместно, должно быть, выглядели среди этой стихии жаркого, грохочущего железа ее нарядная серая шубейка и красный пуховый берет!

Валя любовалась движениями людей вокруг наковальни, точными, рассчитанными, целесообразными, как в балете, а сама с ужасом думала, что у нее ничего не выйдет, она сорвет это ответственное задание, первое ответственное задание в своей журналистской карьере.

Ей вспомнился диалог на редакционном совещании. Редактор сказал, обращаясь к заведующему промышленным отделом: «Дорогой мой, а где очерки о людях труда? Разве мало у нас замечательных людей, новаторов производства?» — «Людей много, но кто будет писать? — отвечал заведующий отделом. — Очерк — трудный жанр, это уже литература!» — «Некому писать? — редактор склонил лысую голову набок и посмотрел поверх очков, иронически. — А зачем же мы вам дали молодого, растущего товарища? — сказал он и посмотрел на Валю. — Что ж, по-вашему, зря ее пять лет учили в столичном университете, на факультете журналистики? Их там, дорогой мой, так вооружили, не то что очерк — роман сочинят по всем правилам». Заведующий отделом поскреб седеющую темень большим пальцем: «Ну что ж, попробуем…» — «И берите прямо быка за рога, — сказал редактор. — Вот об Уварове мы уже год целый не писали. В центральных газетах о нем трубят, а мы как в рот воды набрали. Могут упрекнуть, что недооцениваем его достижения…»

А потом почему-то опять вспомнилась мать, как она смотрела на нее в первый день по возвращении из Москвы, молча оглядывала ее со всех сторон. Валя постоянно чувствовала на себе изучающий материнский взгляд. «Ну и как же ты там, — пытала мать, выражаясь неопределенно, бестолково. — В общежитии, стало быть, жила?» — «В общежитии». — «Ну, а теперь что же, в редакции работать будешь?» — «В редакции». Сокрушаясь невесть чему, беспомощно опустив руки, с безнадежностью во взоре, мать говорила: «Эх, Валюха! То-то все вы, нынешние, живете не как люди!» — «А как же это — как люди, мама?» Мать вскинула голову, выцветшие, когда-то карие глаза сверкнули мгновенной вспышкой: «Замуж тебе надо, вот как!»

…Валя вздрогнула — возле нее стоял Уваров. Не здороваясь, как будто они продолжают начатый разговор, он прокричал:

— Извините, сейчас очень горячее время. Еще немного до нормы не хватает. Представляете, если бы не выполнили — срам! Может быть, подождете до конца смены, тогда бы мы с вами могли поспокойнее поговорить.

— Подожду, — кивнула Валя. Она обрадовалась. Ей самой ужасно не хотелось здесь, на глазах у людей, поглощенных тяжелой, настоящей работой, доставать блокнот и задавать вопросы, приготовленные заранее на основе «добросовестного изучения предмета». Теперь эти вопросы казались ей ужасно глупыми и наивными.

— Может быть, пройдете пока в красный уголок? — предложил Уваров.

— Нет, спасибо, я лучше посмотрю, мне интересно, — ответила Валя.

Уваров понимающе кивнул и улыбнулся. С ним было очень просто, даже как-то мило, несмотря на всю деловую ограниченность разговора. Валя подумала, что нечего ей бояться и что с заданием она безусловно справится.

Вдруг в цехе стало тихо. Сразу умолкли все молоты, только печи продолжали гудеть и позвякивал движущийся кран.

Пока сдавали смену, пока Уваров подробно, показывая куда-то руками, рассказывал что-то такому же худому, как он, только очень высокому пожилому человеку, Валя стояла на прежнем месте и смотрела на Уварова. Он, наверно, чувствовал на себе ее взгляд, потому что заметно торопился, косился на Валю и кивал, сейчас, мол… Наконец он пожал руку высокому и подошел.

— Ну как? — спросила Валя.

И Уваров, сразу поняв, о чем она спрашивает, ответил по-приятельски, как старому коллеге:

— Порядок, за сто будет. Даже с хвостиком.

Шли они по цеху новой для Вали дорогой, быстро пробирались вдоль стены, здесь было не жарко, под ногами вместо глубокой серой пыли чернел втоптанный мазут. Неожиданно быстро оказались у маленькой двери, за которой грохот и гудение цеха слышались уже как-то отдаленно. Здесь была понятная обстановка серых лестниц, узких коридоров, по которым обычно одетые люди ходили и скрывались за дверями с табличками и без. В большой комнате, отделенной от коридора стеклянной перегородкой, стоял длинный, накрытый кумачом стол, на котором в строгом порядке — непохоже было, чтобы его часто нарушали, — лежали газеты и журналы с цветными обложками. За столиком у стены сидели два парня и громко о чем-то спорили.

— Вы посидите, пожалуйста, здесь, пока я помоюсь, — сказал Уваров. — Здесь и побеседуем.

Валя села за стол. Парни понизили голос и, кажется, даже переменили тему разговора. Они как бы невзначай поглядывали на Валю и покашливали в кулак. Потом кто-то заглянул в дверь, крикнул: «Эй, вы!» — и парни умчались. Валя осталась одна.

Она вынула блокнот и перелистала свои записи рассказов об Уварове, услышанных в завкоме и у начальника цеха, потом перечитала еще раз заготовленные вопросы, чтобы запомнить существенное. Ей хотелось говорить с Уваровым как бы запросто, без всякой официальности, и вопросы задавать так, как она просила бы своего однокурсника разъяснить ей что-то непонятное. С Уваровым так получится, теперь она была уверена в этом.