Книга алхимика - [146]

— Видишь, как все просто, — сказал он. — Если бы мечеть не закрыли, пришлось бы зажигать лампу и с обратной стороны: лампа-то ведь должна гореть в михрабе всегда. Вот для чего я приготовил эти бочонки, — он показал на несколько бочонков масла, стоявших у стены пещеры. — Но сейчас нужда в этом отпала, так что тебе надо только потренироваться открывать потайную дверь.

Научился я достаточно быстро.

— И впрямь очень просто, — согласился я.

Паладон взял мои руки в свои и пристально посмотрел мне в глаза.

— Самуил, я снова прошу тебя одуматься. Тебе и вправду незачем встречаться с Элдриком.

— Довольно слов, — я заключил его в объятия. — Услышу, как закроются за тобой двери, обожду с четверть часа и пойду.

Паладон тоже обнял меня, расцеловал и направился к Нише. Взявшись за лампу, он повернулся.

— Ключ от мечети не потерял? Не забудь запереть за собой дверь. Когда станешь спускаться по склону, будь настороже. Повсюду патрули.

— Не беспокойся, — махнул я рукой, — мне это не в диковинку. Помнишь, как мы мальчишками тайком пробирались в эту пещеру? То-то же. К полудню буду на рыночной площади.

— Храни тебя Господь, друг мой.

— И тебя тоже, — прошептал я, глядя, как Паладон исчезает за потайной дверью.

Добравшись до города, я едва его узнал. Миновав огромные ворота, что вели в мусульманский квартал, я обнаружил, что он практически обезлюдел. Передо мной были груды битого кирпича и покрытые сажей остовы домов, поэтому по дороге до базара меня угораздило несколько раз заблудиться. Порой я видел, как из шатких лачуг, возведенных уже после взятия города, показывались люди, но они тут же скрывались из виду, словно напуганные крысы, стоило лишь появиться солдатам. Поначалу мне показалось, будто рыночная площадь нисколько не изменилась, однако, приглядевшись, я понял, что в лавках торгуют не горожане, а солдаты, продающие и меняющие награбленную добычу. Толпа вооруженных мужчин с вожделением смотрела на загоны с невольниками, в которых покупатели, словно скотину, ощупывали полуобнаженных иудеек и арабок. С некоторыми из несчастных я даже когда-то был знаком.

Когда-то баню было не разглядеть за высокими домами. Теперь она стояла в одиночестве среди груд камня. У дверей толпился народ. Старуха предлагала молоденькую едва одетую девушку скучающим франкским солдатам, встретившим ее появление смехом и улюлюканьем. Старуху я узнал. Ее звали Алия Биби. Когда-то она была уважаемой женщиной и дружила с моей матерью. Алия работала в бане, собирала деньги с посетителей. Теперь баню превратили в дом терпимости, а девушка, которую Биби предлагала франкам, приходилась ей родной внучкой.

Казалось, никто не обратил внимания на согбенного побирушку, который, прислонившись к стене, незаметно вынул послание из-за кирпича. Наряд, что подготовил мне Паладон, оказался выше всех похвал. В городе было столько нищих, что я совершенно не выделялся.

Однако стоило мне уйти с рынка и направиться к дому Салима, как я услышал позади себя тяжелую поступь и звяканье доспехов. Я остановился. Шаги позади меня стихли. Я пошел дальше. Они зазвучали снова. Сжав в руке охранную грамоту, я решил, что мне лучше поторопиться.

Меня провели, подгоняя тычками, через знакомый двор, и вскоре я оказался в зале, где при Салиме проходили заседания совета. С печалью я глядел на остатки былого величия. Плитка с причудливым рисунком исчезла под накиданной соломой и тростником, а изысканную резьбу, которой Паладон покрыл алебастровые стены, теперь скрывали лиловые портьеры. Перед огромным распятием я увидел стол из орехового дерева, за которым восседало трое мужчин. Посередине в красном кардинальском облачении расположился Элдрик. По правую руку от него устроился герцог Санчо (этот угрюмый полный юноша, на мой взгляд, совершенно не изменился, только теперь выглядел чуть старше). Слева от Элдрика сидел Паладон. Мой друг старался на меня не смотреть.

— Садись, иудей, — негромко произнес Элдрик, показав на табурет, который один из монахов поставил перед столом. — Когда мы с тобой виделись в последний раз, ты занимался тем, что вызывал дьявола. Сегодня же ты проник в город, желая подороже продать своих хозяев-язычников. Причем за свое предательство ты просишь не только деньги, но и многое другое. Да уж, святым тебя не назовешь. — Он кинул взгляд на лежащий перед ним лист пергамента. — Алхимия, астрология, содомия… Какая мерзость! Есть ли на свете хотя бы один грех, которым ты не успел опоганить себя? Тебя бросил в темницу твой собственный визирь. За что? За измену или некромантию? Мнится мне, что Азиз, как и я, не питал восторга от твоих занятий колдовством. Однако Азиз проявил недальновидность и отпустил тебя, исполнив приказ эмира, еще более омерзительного, чем он сам. По всей видимости, эмиру требовался лекарь? Или ты, вдобавок ко всему, был еще и его любовником? — Элдрик покачал головой. — Мусульмане не устают меня удивлять своей развращенностью и глупостью. Кстати о глупости. По всей видимости, они рассчитывают на то, что мы поверим тебе. Однако история, что ты поведал, вызывает серьезные сомнения.