Клянусь! - [19]

Наконец-то, соратники вокруг меня порассеялись, поразбрелись, и, как я и предвидел, красотка сама вплотную подкатила ко мне.

— Жанна, — представилась она. И тут же призналась: — Я давно уже к вам хотела примкнуть. Ещё когда вас избирали президентом и раньше, когда на первый срок — в Верховный Совет…

— Так в чём же дело? Что мешало-то?

— Не важно, — замялась она, смущённо пожала плечами. — Важно, что пришла.

— Не понял…

— Вашим помощником, доверенным лицом хочу стать, — искусительно прожгла меня своими зелёными глазами, вскинула светлой гривой волос.

Люстры в зале предупредительно замигали. И пока задержавшиеся толпились в дверях, в гардеробе, растекались по вестибюлям, последние мои приверженцы разошлись, и мы с залётной бабочкой выпорхнули на потемневшую вечернюю улицу без хвоста, совершенно одни. Дальше шагали вразвалочку, не торопясь. Я только слушал, а щебетала в основном только она:

— Я ведь тоже русская, из карельской глубинки. Россиянка до мозга костей. Хохлов загребущих этих терпеть не могу.

Мне был по сердцу этот её антихохляцкий москальский настрой. А тут и бар как раз подвернулся, вот он, перед нами — «Волна».

— Заглянем? — подмигнул я ей задорно, — Жанна д`Арк!

— А почему бы и нет, Александр свет Георгиевич! — съязвила в ответ и она.

Натанцевались мы с ней тогда, нагляделись друг другу в глаза, наоткровенничались (разве только что не наклюкались) всласть.

Потом сидели на лавочке у самого Чёрного моря, у самой воды. Волны под небольшим ветерком слегка клокотали у прибрежных камней. Приморский парк за нашими спинами легонько роптал да постанывал. Жанну это не могло не пугать. Да ещё в полуночное безлюдье, в кромешную тьму. И при каждом, особенно подозрительном, шуме, движении, казалось, живых огромных деревьев она настораживалась, напрягалась и невольно прижималась ко мне. А я не спешил себя заводить. И лишь поглубже, пожёстче начинал поглаживать своей тяжёлой ладонью её, даже сквозь плащик ощущавшиеся, совсем ещё девичьи, почти ребячьи талию, спину, плечо. Чтобы затем сползти разгорячённой ладонью почти до самой скамьи и снова наверх. И вдруг, подчиняясь какому-то своему заносчиво-дурачливому мужскому инстинкту, схватил её неспокойную длинную руку и упрямо потянул под пиджак.

— Потрогай, — приказал коротко я.

Она, было, рванула ладонь, я удержал, направил точно в левый, над сердцем, карман пиджака.

— Ой! Откуда это у вас? — подчинившись, пролепетала в испуге она.

— Вот то-то… Сиди, поплотней прижимайся ко мне и не боись. И близко никто не подступит, — бросил я самонадеянно, вытащил пистолет, предохранителем щёлкнул разик-другой и снова сунул в карман. — Стараюсь всегда носить при себе.

— А что, это действительно так необходимо?

— Цеплялись уже. В последний раз — трое.

— А кто?

— Ясное дело, подосланные.

— Ну и что? — ждала продолжения она. — Дальше что?

— Дальше… Не убивать же. Сдерживал, стрелял из этого вот пистолета поверх их голов. Покуда не подоспела милиция. Подробно об этом было в газетах.

— Да, да, слышала…

— Главный в тюрягу на пару лет угодил.

От таких разговоров новоявленную мою соратницу-красотку страх ещё пуще пронял. Пришлось уходить.

На освещённой улице нет-нет ещё пройдёт прохожий, или промчится машина, даже троллейбус всеми своими огнями сверкнул. Катер — самый последний — и тот ещё успел принять нас на борт и доставить в дальний край бухты — к моему холостяцкому логову.

Организационно-агитационный или, как теперь называют, пиаровский вклад красавицы-патриотки в моё повторное избрание депутатом крымского парламента вряд ли покрыл те потери, которые я понёс из-за неё среди женской, особенно пожилой и от этого куда более ревнивой и привередливой части до этого всегда так преданных мне избирательниц. Не слишком ли дорогая цена даже за все те радости, какими смогла одарить меня такая забавная кралечка, какой оказалась Жанна д`Арк? Но при всём при том не явила собой, увы, ничего, что, как это бывает порой, вдруг свалившись нам на голову, переворачивает всю нашу жизнь. Со мной она, ничего такого не сотворила.

Вновь избранные депутаты крымского парламента сразу же заговорили о переходе на полностью профессиональную постоянную форму работы, и мы — все сто депутатов — на четыре года съехались в столицу Крыма — Симферополь. Постепенно все получили квартиры, гостиничные люксы. А в свои избирательные округа, в свои сёла и города лишь наезжали. Время на это нам отпускалось.

— Можно я буду к тебе приезжать? — попросила Жанна.

— Хочешь, поехали прямо сейчас со мной? — предложил я самоотверженно, по-рыцарски.

— А фармацея, аптека моя? На кого я ее оставлю?

— Да ничего с ней не станется, с фармацеей твоей. Продержится с неделю-другую и без тебя.

— Так сразу и поехали?

— Да, сразу…

— Не определившись ни в чём, ничего не решив? — укоризненно сорвалось с её тоненьких выразительных губ.

— А чего тут решать? Если действительно хочешь, найдёшь и возможность, и способ. Всё должно образоваться само собой.

— Да-а, Сашенька, ты действительно у нас отчаянный какой-то, лихой… Ты же кто у нас? Ты же у нас самый яростный противник режима, бомба ты наша замедленного действия под оккупантов. А вот обо мне, об отдельном человеке, подумать… И вообще… Рассудительности, осторожности в тебе — ни на грош. Такой безответственности я ещё ни в ком не встречала.