Китовый ус - [51]

Какое было бы блаженство, мечтала она, полежать до вечера в саду, понежиться на солнышке. Побыть одной в тиши, наедине со своими мыслями. Она не любила одиночества, и, когда оставалась одна, больше всего ей не хотелось думать о своей жизни. Но голову пустой не удержишь, и вертятся в ней всякие мысли, чаще всего невеселые, на душе от них скверно и тоскливо. А сейчас тело охватила сладкая истома, думалось легко и приятно, мысли являлись, самые будничные, а казались необыкновенными и волнующими. Плыла земля, и вместе с нею летела Дуняшка…

На участок приехала какая-то машина: остановилась, отфыркнулась сжатым воздухом. Дуняшка хотела посмотреть на нее и боялась, что если посмотрит — ей уже не будет так хорошо, как сейчас. «А все-таки прислал», — удивилась она и не спешила подниматься.

Анюта и Варя за время обеда совсем расклеились, грузили нехотя. Запыхавшись, прибежала тетя Маруся. Шофер был незнакомый, видимо, в Потаповку попал впервые. Он ни с кем не поздоровался, вытащил сверток в газете и смешно потоптался на месте, высматривая, куда бы сесть. «Бычок эдакий», — подумала Дуняшка, увидев тугие складки на короткой шее. Он с достоинством сел на кучу ботвы, широко расставил короткие ноги и начал добросовестно пережевывать жареную картошку, которой была плотно набита литровая банка. Сосредоточенность шофера в таком деле выглядела забавно.

— Больно хмурые вы сегодня, — затронула его Дуняшка.

— А? — повернулся он на голос.

— Возьми помидоры, — засмеялась Дуняшка и подала ему свою авоську.

— Давай.

— В городе их покупать нужно, а у нас на корню дома гниют. Некогда с ними возиться. Если хочешь, заезжай ко мне, в огороде наберешь ведра три. Чего им зря пропадать…

Шофер пообещал приехать, внимательно смотрел на Потаповку, когда Дуняшка показывала рукой на свой огород, и неожиданно оживился, забалагурил. Дуняшка с отчаянием подумала: «Господи, зачем же я хату показала, ведь от всего сердца, а у него глазищи разгорелись. Ох, мужики…»

— Сегодня еду к вам, смотрю, солдат голосует, — рассказывал что-то шофер, видимо, для продолжения разговора. — Садись, говорю, откуда и куда путь держишь, служивый? Домой, после службы ехал. В Потаповке к себе позвал. Зайдем да зайдем к нам. Куда мне, за рулем сижу ведь…

— Он возле магазина вышел? — спросила Варя.

— Точно. Первый или второй дом, как из города ехать.

— Коля…

Варя еще что-то прошептала, и щеки у нее то бледнели, то полыхали румянцем. Она смотрела растерянно и умоляюще.

— Что же ты стоишь? — вывела ее из оцепенения Дуняшка. — Беги!

Варя сорвалась с места, рассмеялась и побежала вдоль пруда к Потаповке. Дуняша глядела ей вслед, улыбалась и кусала губы.

И вторая машина уехала в город. Небо очистилось от туч. Бабы устали, даже ботву обрезали нехотя. Солнце лишь клонилось к западу, а Дуняшка уже не могла работать и не могла заставить себя — ей захотелось домой.

— Девчата, а завтра — воскресенье, — напомнила она. — По домам?

— И как мы раньше не подумали? Конечно, — воскликнула Анюта.

Сегодня Дуняшка не узнавала себя. Никогда она не стремилась домой — что делать в четырех углах? После работы она заходила в сельмаг, смотрела на ситчики, слушала бабьи пересуды, потом шла кому-нибудь рассказывать новости. Мужья соседок смотрели на нее искоса: ходишь, мол, тут, отрываешь хозяек от дела на пустые разговоры. Но сегодня был какой-то необычный день, у нее, как у молоденькой девчонки, появилось томящее предчувствие чего-то необыкновенного.

Подойдя ближе к хате, она увидела, что стены снова надо белить. И пора наконец перекрыть крышу. Не спешат Митька с Васькой, не им за шею каплет. Она тут же придумала кару Михееву: даст вволю напиться, но заработанные деньги — тете Марусе. То-то ругани будет!

Во дворе никого не было, хотя в поле так и казалось, что ее кто-то ждет. Она осмотрела сени — не письмо ли из города от тетки? Письма подсовывали под дверь. Ничегошеньки. Никто не ждал ее в хате, здесь было сумрачно и тихо. Дуняшка подтянула гирю ходиков, толкнула пальцем маятник — застучали, есть хоть какой-нибудь звук.

Она нагрела воды, искупалась, вымыв руки содой. Они словно горели, но сода хорошо выела грязь из трещин на ладонях. Потом она долго натирала лицо кремом, пока кожа не стала мягкой и свежей. Накрасив губы, она надела бордовое платье и посмотрелась в зеркало. В платье она выглядела старше своих лет. Дуняшка немедленно переоделась в зеленую кофточку с большим воротником и в серую юбку, уложила волосы узлом на затылке. Теперь на нее смотрела молодая женщина лет двадцати пяти, солидная, даже слишком солидная и важная. Пришлось распустить узел, заплести косу, напустить на грудь, сдвинуть брови к переносице, изломить их — солидности как не бывало, на лице появилось что-то задиристое, девчоночье-лукавое. «Двадцать два, ну, двадцать три!» — осталась довольна Дуняшка и закружилась перед зеркалом.

Накрыла стол праздничной скатертью, поставила на него бутылку, которая была спрятана в шкафу на всякий случай. Из погреба принесла малосольных огурцов, нарвала на огороде помидоров, приготовила салат.

Так когда-то она мечтала встретить Степана. Но сейчас она представила рядом с собой Петра Ивановича — и только теперь осознала, что все это делала для него. И ждала его в поле и раскаивалась, что сегодня она выделывала перед ним бог знает что, и ей очень хотелось, чтобы он наконец заглянул к ней хоть на минуту. Спохватилась — нужно что-то горячее, вдруг зайдет! — мужики ведь без горячего жить не могут. А он, ко всему прочему, у Анюты столуемся. Решила натушить картошки с мясом. Поставила на плиту чугунок и опять подошла к зеркалу.