Китовый ус - [131]

Каждый год, увидев на Ярославском рынке опята, Егор Саввич выжидал два-три дня, потому что на его острове они почему-то выскакивали попозже, и отправлялся на Заячье болото. Спешил, боялся опоздать — с того раза он вступил в борьбу с невидимым и неизвестным соперником, который нет-нет да и перед носом Егора Саввича вырезал опята. Забирал его тогда азарт — ну ничего, погоди, на следующий год оставлю тебя с носом! И удавалось опережать соперника, только для этого нужно было приехать не раз и не два раньше времени.

Егор Саввич держал первенство года три подряд. Стало тревожно ему за соперника — может, заболел он, а может, слишком стар был? Азарт даже пропал, как вдруг, подходя однажды к малиннику, заметил там какое-то живое существо. Подкрался осторожно, рассмотрел — баба, лет под шестьдесят, шурухтится, стрижет опята большими ржавыми ножницами и двигает еще челюстями, вроде бы как сама себе помогает.

«Шугану-ка я ее отсюда!» — решил было Егор Саввич от злости, как-никак такого соперника он, что и говорить, не ожидал и хотел было пошуметь в кустах, кабаном похрюкать даже — пусть со страху убирается. И тут же урезонил себя: грибов тебе мало, что ли, Егорша? Становись рядом и собирай. Но все же не удержался, крикнул властным громовым голосом:

— Так кто здесь мои грибы режет, а?

Баба отскочила от пня, выставила угрожающе перед собой ножницы. Увидев по-доброму улыбающегося Егора Саввича, опустила оружие и проворчала:

— Откуда, лешак эдакий? Чуть до смерти не перепугал!.. Грибы — они чьи? Общие!

Баба поправила с вызовом толстую выгоревшую косынку на голове и наклонилась к пню с ножницами.

— А если это мое заветное место? Если я его знаю, считай, больше пятидесяти лет?

Соперница оставила на пне ножницы и, выпрямляясь медленно, с большим сомнением спросила:

— Да ты Ягор, что ли? Гончаров?

— Ягор! — весело откликнулся Егор Саввич. — А ты кто?

— А вот признай! — взыграла вдруг баба.

Он всматривался в ее морщинистое, лукавое лицо, хитрые бесцветные глаза — нет, не мог узнать. Баба выждала минуту-другую и, когда уже ее молчание, а его беспомощность перед временем и памятью стали неловкими и тягостными, воскликнула:

— Да Серафима я Поленова! Сонька, ну, Сонька, — повторяла она, заметив растерянность Гончарова.

— А-а-а, так это ты, пигалица, когда меня на флот провожали, при всех целовала? Училась тогда в классе, наверно, шестом?

— Конечно, я, — с гордостью ответила Серафима. — Я же в тебя, раскрасавца, влюблена была! Да ты и сейчас ничего: располнел только, гладкий очень. Начальник небось?

Они сели на ошкуренную временем поваленную ель и стали вспоминать свою деревню, своих родителей и односельчан. Серафима осталась в живых случайно — гостила у тетки тогда в соседней деревне, Заберегах, на другой стороне речки. И сейчас она там вековала. Когда разговор коснулся горбатого лесника, Серафима заплевалась от отвращения:

— Бобыль, говоришь? Да он у четырех баб в примаках был. Поживет полгода и назад к себе на кордон. Избаловался мужик до невозможности!

— А сейчас он где?

— За проделки бог наказал. В лесу бревном придавило, так и расчавило…

Не надо было обладать особой проницательностью, чтобы догадаться — в числе этих баб была и Серафима. Егор Саввич усмехнулся при этой мысли и перевел разговор на опята, рассказал, как он каждый год старался опередить неизвестного соперника. Если бы не торопился обогнать, могли бы и раньше встретиться, заметила Серафима. Затем они помолчали, и Серафима подхватилась: что это, мол, мы сидим без дела, грибы надо резать…

Егор Саввич оставил ей пни, забрался в малинник. Обстригая пни, она продолжала его расспрашивать. Ее все интересовало: где он работал, кем жена была, за кого дочери вышли замуж, не собирается ли он сам жениться: а что, он видный такой мужчина, да такие еще, наверно, молодайки на него засматриваются… Надоели ему эти расспросы, мало того, Серафима еще ни с того ни с сего хмыкала, хихикала. Терпение его лопнуло, и он стал потихоньку удаляться, чтобы вообще скрыться в чаще.

— Ягор! Ягор! — спохватилась она и, хотя он притаился за кустом орешника, нашла его. — Забыла спросить, Ягор, а ты не отзываисси!

— Задумался, не слышал.

— Слушай, Ягор, скажи, пожалуйста, а не нашла тебя молодая врачиха, которая тебе кровь дала на переливание?.. В госпитале она кровь дала, не забыл, поди? — встретившись с непонятным молчанием, Серафима продолжала тараторить: — Пантелей рассказывал: после войны приехала сюда эта женщина и о тебе расспрашивала. Она тоже вроде воевала… Неужто такое забывают? — от его молчания Серафима совсем растерялась. — Ягор, да как же: тебя на самолете в Москву отправляли, она записку под подушку положила. Неужто, Ягор, не вспомнил?!

— Вспомнил, Серафима, — ответил Егор Саввич. — И помню. Я без сознания был, когда она мне кровь давала, не сказала об этом. И записка ко мне не попала… Затерялась…

— А я, глупая баба, хотела промолчать. Думаю, ладно уж, дело полюбовное, нечего в него соваться, а вышло вишь как — ты не знал!

Увидев помрачневшего задумавшегося Егора Саввича, Серафима сделала несколько шажков назад, повернулась и скрылась в кустах.