Китовый ус - [122]

Маркел Маркелыч вначале не показался ей, она посчитала его за пьяницу и болтуна. На вид ему было не больше пятидесяти — пятидесяти пяти, на работу приходил в светло-сером костюме, в белой сорочке с галстуком. Этот наряд Евдокия Степановна принимала за маскировку — лицо-то у него красное и нос красный. Утром идет человеком, а вечером, думала она, напивается и хороводится по разным укромным местам с такими же, как сам… В первый же день работы Евдокии Степановны он подошел к ней, и когда она удивилась редкому имени и отчеству, Маркел Маркелыч тут же, нескромно и несколько хвастливо, заявил:

— У меня еще фамилия такая хитрая: читается одинаково — хоть туда, хоть сюда!

— Какая же это фамилия? — иронически спросила она.

— Водоводов!

— Фамилия как фамилия, ничего в ней хитрого.

— Как же так нет ничего! Смотрите! — и он, вынув паспорт, поднес его к глазам Евдокии Степановны и стал водить пальцем по буквам. — Вот. Во-до-во-дов хоть туда. А у вас какая фамилия?

Непосредственность Маркела Маркелыча оказалась безграничной. Евдокия Степановна немного отклонилась назад, как бы защищаясь от напора собеседника, и уже совсем недружелюбно сказала:

— Зачем вам моя фамилия? Я считаю не очень приличным распахивать настежь душу перед незнакомым человеком. Совсем считаю лишним…

Маркел Маркелыч как-то сразу сник, растерялся даже и, пробормотав: «Извините, конечно, нехорошо получается, извините», — ушел к себе. Лишь на миг у Евдокии Степановны возникло желание остановить его, вернуть назад — ведь обидела напрасно человека, а потом оно исчезло, подумалось: «Зачем он мне нужен, этот пьяница? Тоже мне друг выискался…»

В течение нескольких дней Маркел Маркелыч не подходил к ней, лишь по утрам, проходя мимо, здоровался. Евдокия Степановна отвечала сдержанно, всем своим видом показывая, что не нуждается со стороны Маркела Маркелыча и в этом.

Затем Маркел Маркелыч с неделю отсутствовал. Евдокия Степановна для себя решила, что он, видимо, выпил лишнего и попал в милицию на пятнадцать суток. Появился он, как всегда, в светло-сером костюме, в белой сорочке с галстуком, но заметно прихрамывал на левую ногу. «Напился и упал, я так и думала!» — похвалила себя, Евдокия Степановна за проницательность.

В этот же день состоялся второй разговор. С утра небо затянуло серой пеленой, торговля у Евдокии Степановны шла из рук вон плохо, но квас покупали, брали на окрошку. А в обед пошел дождь — вначале мелкий, сеющий, а затем он набрал силу, застучал громко по полосатому зонтику над Евдокией Степановной.

— Идите сюда, соседка! — крикнул из своего окошка Маркел Маркелыч.

Евдокия Степановна надеялась, что дождь перестанет, а на небе словно прорвало плотину, хлынул ливень, и пренебрегать больше приглашением Маркела Маркелыча она не стала. Собрав деньги в сумку, она перебежала дорогу, направляясь к ларьку. Маркел Маркелыч предупредительно открыл дверь, помог, хотя Евдокия Степановна и отказывалась от помощи, снять насквозь промокший белый халат. Он предложил ей единственный стул и свой запасной белый халат, и Евдокия Степановна, разумеется, снова некоторое время отказывалась от стула и халата, но дождь шел и шел, а она замерзла.

— Вы же простудитесь, что за упрямство! — настаивал Маркел Маркелыч. — Халат ведь чистый…

— Ладно, давайте же, — наконец согласилась она и надела халат, который ей оказался впору, и села на стул, правда предварительно переставив его поближе к выходу.

Маркел Маркелыч поставил набок ящик из-под бутылок и тоже сел. Евдокия Степановна краем глаза уловила на его лице страдальческое выражение, когда он садился.

— Хороший дождик! — сказал Маркел Маркелыч.

— Не то что хороший, а проливенный! — с недовольством в голосе произнесла Евдокия Степановна.

— Нет, хороший дождик, — настаивал на своем Маркел Маркелыч.

— Пусть будет по-вашему: хороший дождик.

— Извините, не пусть, а хороший, нужный дождик, — не довольствуясь уступкой, продолжал настаивать Маркел Маркелыч. — Конец мая — это очень нужный дождик. Землю напоит, а весна была ранняя, сухая. Сейчас все пойдет в рост. С хлебом будем!

Он сказал это с такой теплотой, удовольствием и радостью, что Евдокия Степановна повернулась к нему и, почувствовав вдруг что-то общее, объединяющее их, спросила с улыбкой:

— Вы из деревни?

— Да. Из Смоленской области.

— И я, только из Костромской…

Лед тронулся, а все остальное, как говорится, пошло по маслу. В этот раз они под шумящий гул дождя и шипенье машин на мокрой дороге вспоминали свои деревни, и оттуда, из далекого, полузабытого детства, которое, как выяснилось, было у них во многом одинаковое, они перешли к молодости, к своим судьбам, и здесь для Евдокии Степановны многое стало интересным. Дождь то стихал, то усиливался, у Маркела Маркеловича и у Евдокии Степановны наступило время обеденного перерыва, и он предложил, а она, немного поупрямившись, согласилась перекусить с ним вместе. Воодушевленный ее согласием, он из двух ящиков, поставленных друг на друга, сделал стол, накрыл его газетой, поставил на него голубой, сделанный в форме кувшина термос с чаем, разложил на салфетке кусочки окорока с радужным отливом на срезе, вынул из сумки хлеб, приготовленный салат из редиски с луком и сметаной. Евдокия Степановна ожидала, что в честь знакомства Маркел Маркелыч извлечет откуда-нибудь бутылку водки, в крайнем случае чекушку или пиво, но ее опасения были напрасными. Но она осторожно подвела разговор к теме, а Маркел Маркелыч, догадавшись, что ее волнует, усмехнулся: