Киномысль русского зарубежья (1918–1931) - [144]

Совершенно изумительны два главных действующих лица, капитан Флэгг и сержант Куэрт. Что поражает в американском актере, это то, что хотя он по роли и не делает ни одного фокуса, но во всей его фигуре чувствуется спортивность, ловкость, разработанность физических средств до последней степени. Он не раб своего тела, он ему приказывает, властвует над ним, он не знает немощи. И вот почему, когда он должен немощь изобразить, оно выходит куда сильнее, чем у того, кто в жизни не закалил себя против подтачивающей силы закона тяготения. Эти два актера Маклаглэн и Эдмунд Лоу дают блистательный пример важности спортивного начала в сценическом воспитании.

На этих двух сосредотачивается интерес индивидуального содержания. Они все время пребывают в состоянии соревнования, но это соревнование, сперва носящее характер шутливый, понемногу принимает размеры настоящей вражды, когда дело доходит до миловидной девушки, служанки того фермера, в доме которого они стоят. Но и тут война первенствует, заливает всякие личные интересы: во время самых сильных эпизодов ревности, уже на пороге преступления, вдруг раздается сигнальная труба, призывающая к наступлению, – и все забыто, соперники превращаются в товарищей по службе, их вражда поглощена великою войной; они кидаются к своим местам, и девушка, в отчаянии только что разнимавшая их, в восторге смотрит вослед удаляющимся героям. Так по нескольку раз деревенская картина хаты, хлева, коров, свиней, гусей сменяется картинами войны по внезапному призыву сигнальной трубы: наступленье!.. Девушку играет довольно известная актриса Долорес дель Рио, но рядом с упомянутыми актерами она поражает деланностью своей. Вообще, к числу преимуществ кинематографа следует причислить и то, что он безжалостно выдает неискренность, гораздо более выдает, чем сцена. Нужно надеяться, что руководители кинематографических представлений поймут наконец всю ложь, которую несут на экран большинство так называемых «ведеток»[338]. Да и мужской состав часто грешит тем же: непрестанною заботой о том, чтобы «показать себя», навязать себя чужому любованию. Не будем называть, но такие встречаются среди самых знаменитых «имен»…

Вот этой стороны экранного лицедейства совершенно нет в разбираемом фильме (за исключением героини). Картина пестрит второстепенными, проходящими лицами, и все прекрасны в смысле естественности, непринужденности и искренности. Сколько выведено типов, и все различны. Прелестна в этом отношении сцена, где капитан, обходя ряды новобранцев, вызывает то одного, то другого и каждого расспрашивает, что он прежде делал; спрашиваемый выходит руку под козырек и отвечает капитану. Запомнился юноша, который «дома» занимался живописью, «маменькин сынок», получающий письма от матери. Этот Веньямин полка погибает, и трудно себе представить что-нибудь более трогательное, чем подробности его смерти, и роль сурового капитана Флэгга, закрывающего ему глаза и утирающего собственные глаза… Вспомнился мне наш один русский солдатик, который, умирая, все звал «маму», просил снести его «на бахчу, на нашу, под вишневое дерево!..» Вспоминается другой, который входит в подвал, где только что испустил дух этот юноша; он страшен в своем возбуждении, кричит, вопит: «Скажите мне, что все это неправда!» Были такие – не выдерживали потрясения, и этот не выдержал, начинает неистовствовать, к нему кидаются – он сошел с ума… Все это до последней степени правдиво, точно не разыграно, а аппаратом подсмотрено и вырвано у природы. Вообще, все это не солдаты; по словам программы, на все огромное количество действующих лиц только два «профессиональных» военных: все актеры, и прекрасные актеры.

По поводу «военных» фильмов приходится слышать голоса не одобряющие. Одни говорят: «К чему показывать ужасы, к чему волновать»; другие говорят: «Зачем разжигать страсти», а есть и такие, которые находят, что героическая сторона слишком увлекательна и затемняет собою те ужасы, которые одни должны бы запечатлевать внимание зрителя, в особенности молодежи; к чему примешивать красоту к тому, что должно оставаться отвратительным и не более… Можно быть какого угодно мнения о факте войны как таковой, но нельзя противостоять возвышающему воздействию той стороны нашей человеческой природы, которая в этот ужас вливает красоту духовной доблести. И с этой точки зрения картины войны на экране имеют глубоко воспитательное, облагораживающее влияние. Те, которые составили разбираемую картину, разработали подробности ее, были настоящими поэтами реальности, поэтами без слащавости, без жеманства. В омуте они сумели увидеть свет, увидеть и показать, а это всегда благотворно.

Но есть сторона, вызывающая на грустное размышление. Американский солдат увековечен; также французский, английский, вероятно, и немецкий. Неужели русский солдат так и останется неизвестен тем, кто его не знал? Неужели доблесть войны так и пройдет мимо него в памяти будущих поколений? Сильнейшее средство зрительно-воспитательного воздействия на юные воображения – кинематограф – не коснулся русской военной доблести. Сила сложившихся обстоятельств стерла со страниц победоносных летописей самую память о героической жертвенности русского оружия, и в созвучности победных труб уже не замечают, что есть в ней место и той трубе, которая звала русского солдата к наступлению в то время, когда другим грозило поражение. И