Киевские митрополиты между Русью и Ордой (вторая половина XIII в.) - [8]
Важным достижением советской исторической науки стали уже упоминавшиеся исследования В.Т. Пашуто, сумевшего представить события монгольского нашествия в контексте общеевропейских военно-политических процессов[52].
Особый историографический пласт — исследования, создававшиеся в национальных научных центрах. Однако основное внимание данной группы ученых было обращено к вопросам формирования культуры и государств народов, входивших в состав монгольской империи, а также военно-политической системы Золотой Орды[53]. Правда, к сожалению, тема религиозной политики правителей Улуса Джучи по отношению к русской церкви почти не затрагивалась, либо сводилась к самым общим формулировкам. При том, что в современной общероссийской историографии многие исследования из данной группы не замечаются. Между тем, их появление стало важной вехой в процессе изучения Золотой Орды и связей с ее соседями, в том числе Русью.
Отличная от всех точка зрения обнаруживается в исследованиях Л.Н. Гумилева[54]. Его труды по проблемам отношения Руси и Орды представляют собой особый сплав философских, этнографических, филологических и источниковедческих концепций. Называя себя «последним евразийцем»[55], он стал первым, кто поставил под сомнение существование «монголо-татарского гнета». Ему принадлежит смелая идея, описывающая русско-татарские отношения в качестве взаимовыгодного союза политических и культурных элит Руси и Сарая. В контексте концепции пассионарности такая форма взаимосвязей позволила увидеть в русско-ордынских отношениях сложную, закономерную и исторически оправданную данность. Правда, в среде профессиональных историков идеи Л.Н. Гумилева чаще всего встречают критику.
Как уже отмечалось, третью группу работ составляют исследования источниковедческого характера. Развитие советской исторической науки в области изучения истории древнерусской церковной организации и монгольского господства над Русью поставило ученых перед необходимостью более внимательного изучения источников. Активизация этих работ во многом связана с возникновением Отдела древнерусской литературы института русской литературы АН СССР и деятельностью Д.С. Лихачева[56]. Примером этого может служить историография работ, посвященных «Слову о погибели земли русской»[57]. Что касается Д.С. Лихачева, то при всей спорности некоторых его суждений, он сумел предложить вполне понятные и для его времени успешные методы исследования древнерусских текстов и вложенных в них смыслов[58].
В эти же годы публикуются первые исследования И.Н. Данилевского[59], сумевшего пойти значительно далее, чем это мог предложить Д.С. Лихачев. Правда, основные и наиболее известные работы И.Н. Данилевского вышли в более поздний период.
Не менее знаковыми стали исследования Я.Н. Щапова. Основное его внимание было сосредоточено на детальном изучении древнерусских княжеских уставов и социально-политического положения церкви в древнерусском государстве XI–XV вв. Ему удалось проследить не только формальные, количественные, но и структурные трансформации, происходившие в церкви и приводившие к изменению ее положения в жизни древнерусского общества и государства[60].
Особую группу составляют работы В.Л. Янина[61], А.А. Зализняк[62] и их коллег по истории Новгорода и новгородских берестяных грамот. При том, что само исследование берестяных грамот, несомненно, должно быть отнесено к источниковедению, предложенные учеными реконструкции нравов новгородцев и их жизни могут и даже должны быть отнесены к историографии.
Таким образом, в годы развития советской науки были заложены основы для дальнейшего изучения в области истории церковно-политических связей и русско-ордынских отношений. Тем не менее, определить верхнюю границу «советской историографии» крайне сложно. Это объясняется тем, что влияние «классового» и «марксистского» взглядов «советских» историков, обнаруживавших на Руси XIII–XIV вв. признаки классовой борьбы, монгольского «угнетения» и «ига», продолжают присутствовать и в современных исследованиях, в том числе учебной литературе для вузов[63]. С известной долей условности, можно считать рубежными работы, написанные во время перестройки и общей либерализации 1985–1990-х. Только в эти годы ученые впервые получили возможность отойти от идеологических требований, хотя не редко и пренебрегали этим[64].
Постсоветский период изучения история Золотой Орды во многом обусловлен изменениями в политической сфере, способствовавшими возникновению целого ряда независимых друг от друга и вместе с тем взаимосвязанных центров по изучению Золотой Орды[65]. Рассматриваемый этап отличается плюрализмом мнений, расширением проблематики и возникновением открытых дискуссий по темам, которые ранее были «закрыты» и не предполагали обсуждения даже в научной среде. Результатом этого стало значительное увеличение объема исследований, посвященных изучению истории Золотой Орды, ее внутреннего устройства, внешнеполитических связей, историко-культурного и политического наследия[66].
Как указывалось выше, причины повышенного внимания к золотоордынской тематике на постсоветском пространстве, как и в национальных республиках Российской Федерации, во многом объяснялись процессами суверенизации регионов. Рост национального самосознания рождал потребность в установлении своих культурных корней, в переосмыслении и воссоздании собственной истории, призванной вписать прошлое тех или иных народов и территорий в общемировые процессы. Прежний, советский подход, отводил регионам и их научно-преподавательским корпорациям лишь краеведческие задачи. Написание работ по темам общесоюзного или общероссийского звучания, напротив, рассматривалось в качестве исключительного, хотя и неформального, права московских и ленинградских исследователей. Сегодня ситуация изменилась. В связи с общей либерализацией науки у ученых появилась возможность свободного обращения к вопросам и проблемам безотносительно их места основной службы.
