Киевские митрополиты между Русью и Ордой (вторая половина XIII в.) - [50]

Цели церковно-ордынских взаимоотношений в период до 1251 года во многом определялись сложным положением древнерусских элит, вызванным разорением значительной части городов и княжеских семей. Обеднение ктиторов привело к тому, что до второй половины XIV в. прекратилось каменное строительство. Неспособность защитить и содержать имущество толкало епископат, а позднее и митрополита, к поискам новых источников дохода, способных заменить утраченные поступления со стороны прежних донаторов в лице представителей княжеского рода и боярства. Наибольшей трудностью для церковной иерархии стало исчезновение митрополита Иосифа.

В самом епископате, тесно связанном с местными политическим элитами, вновь обнаружились непростые отношения. К тому же, лишенные над собой полного митрополичьего контроля, прежде поддерживавшегося великокняжеской властью, епископы пробовали выстраивать собственные связи с Ордой, без учета мнения киевской кафедры. На это указывает история ростовской епископии и не менее настойчивые поиски южнорусских епископов по установлению канонических отношений с Римским папским престолом.

Сообщения летописных и канонических источников позволяют заключить, что церковь сумела достаточно быстро восстановить свои прежние статусные позиции. Можно утверждать, что с самого начала становления церковно-ордынских отношений степень влияния Орды на состояние киевской митрополичьей кафедры было существенным. Как уже было отмечено, этому во многом способствовали нормы Яссы. Об остроте внутрицерковных и внутриполитических противоречий на Руси можно судить по обстоятельствам поиска кандидатуры и избрания нового митрополита. Очевидно, что Византия самоустранилась от решения этого вопроса.

В итоге, на процесс выбора русского первосвятителя попробовали влиять различные, главным образом, южнорусские княжеские ветви (черниговская и галицко-волынская). Более того, какую-то самостоятельность в этом деле могли себе позволить проявить некоторые южнорусские епископы. Но их вероятный претендент, как и их действия, не были признаны Даниилом Романовичем. Неудачной оказалась судьба «Русского архиепископа» Петра Акеровича, посланного Михаилом Черниговским на Лионский собор. Окончательное решение в вопросе выбора Киевского первоиераха оказалось в руках Даниила Галицкого. Вероятнее всего, в Никее в русские митрополиты был поставлен печатник Галицкого князя.

С прибытием нового митрополита, Кирилла II, появилась возможность получения в Орде защитной грамоты, призванной обезопасить положение русской церковной организации. Наиболее ранний из сохранившихся ханских ярлыков церкви датируется 1267 г.

Он связан с именем Менгу-Тимура и дарован Кириллу II. Преамбула этого документа упоминает о более ранних дарениях. Полученный ярлык выводил митрополита и епископат из-под княжеской зависимости, давая иерархам определенную политическую свободу и широкие права, ставя княжеский род и церковь на один уровень. Ответным решением церкви стало учреждение Сарайской епископии, выполнявшей посольские функции в интересах Никеи.

Но как бы то ни было, положение митрополитов на протяжении второй половины XIII — начала XIV вв. оставалось неоднозначным как на северо-востоке Руси, так и в южнорусских землях. В новых условиях предельной свободы от княжеской власти главным инструментом поддержания церковного единства стали многочисленные поездки Кирилла II. Однако это не гарантировало безусловной лояльности со стороны высшего духовенства. Например, с поставленным в Новгороде архиепископом Далматом у Кирилла II складывались весьма непростые отношения, следствием которых стал Владимирский собор 1274 года. Обстоятельства его созыва ясно указывали — полного единства в церковных институтах нет. Но при этом митрополиту удалось обеспечить признание авторитета киевского первосвятителя, как главного гаранта существования церкви, ее целостности и безопасности епископских благ в новых политических условиях. Для осуществления своей власти митрополит сумел заручиться поддержкой со стороны ордынской администрация. И, судя по всему, Владимир, центр пребывания великого баскака, стало одним из самых удобных мест для реализации митрополичьей власти.

В складывавшихся русско-ордынских отношениях выбранная митрополитом Кириллом позиция и контролируемая высшим духовенством риторика различных текстов позволяла находить общее интересы, как с древнерусскими элитами, так и с Ордой.

Сформировавшаяся в эти годы концепция «казней Божиих» хоть и отражала эсхатологические настроения эпохи, но и с успехом разрешала сложную задачу определения места церкви в условиях вхождения русских земель в состав монгольского государства. Отказ от призывов к сопротивлению монголам нашел свое выражение и в уклонении от героизации всех тех, кто выступил против захватчиков. Ореол мученичества Митрофана, Михаила Черниговского, и иных — результат более поздних эпох и плод той части церкви, которая была связана с княжескими родами и монастырской письменной традицией, а не с епископскими кафедрами. Однако поведение церкви в первые десятилетия монгольского господства и выбранная митрополитом Кириллом линия поведения, судя по сообщениям источников не нашла сочувствия у современников. Слово о погибели Земли Русской и практически не замечает даже факт существования церковной иерархии. Аналогичными видятся и иные ранние по происхождению летописные сюжеты, в которых, так или иначе, осмысливается вторжение. И все же, по смерти митрополита Кирилла II, церковная организация, в целом, представляла собой окрепший институт с существенными автономными источниками доходов, а также широкими правовыми возможностями неприкосновенности. Именно в эти годы были заложены те условия, благодаря которым к концу ордынской зависимости русская церковь приобрела статус крупнейшего и богатейшего феодального института на Руси.