Кегельбан - [29]

— Какие виды на урожай? — не дослушал его Ян.

— Какой уродится, такой и будет. — Гараба снова попытался перейти на шутливый тон. — Я не агроном. Преподаю историю, но кое-что могу вам преподать из жизни.

— Что же?

— Не слушайте Земана.

— Вас направил ко мне Лемеш?

— Я сам пришел. Вам известно, что в области освободилось место секретаря?

— Нет, неизвестно.

— Земан метит на него. Но если вы будете упорствовать, он выпадет из игры.

— Из какой игры?

— Он все время держал заодно с Арендарчиком.

— Вас тоже волнует место в области?

— Да кто ж не мечтает вырваться отсюда! До самой смерти, что ли, торчать в этой дыре? Сколько можно рассказывать о Тридцатилетней войне? Для этого я старался, писал дипломную работу, получил доктора?

— И это все, что вы собирались мне рассказать?

— Я хочу вам помочь. Мы вместе размотаем этот клубок. Я постараюсь, чтоб это попало в газеты. Устрою вам повышение.

Ян больше не мог сдерживать себя.

— Хватит! Слушать вас больше не желаю! И вообще о вашем районе не желаю слушать! Ну и типы тут собрались! Я сделаю все, чтобы за вас никто не поднял руки! Ни за вас, ни за Земана, уважаемый товарищ.

— Больно вы горячий. Владейте собой.

— Вы случайно не работали вместе с женой Арендарчика?

— Не я ее выгнал, сама ушла. Она по образованию преподаватель младших классов, но из-за такой ерунды Берец не стал бы конфликтовать с Земаном.

— Земан давил на него?

— Нет. Но Берец и без того все рассчитал. Он всегда заглядывает немного вперед. Я не ставлю ему это в упрек. Мы вместе ездим на рыбалку и молчим. Я ценю, очень ценю, что могу себе позволить молчать в обществе Береца.

— Я сегодня здорово вымотался, — хмуро буркнул Ян. — И вам, пожалуй, пора уже ехать на ваше ночное молчание.

— Он знает, где я и с кем, — раздельно проговорил Гараба. — А рыбы подождут.

Ян встал.

— Ваш чай, — сказал кельнер. — Без рома.

— Дайте его вот этому господину.

— Товарищ Гараба пьет только кофе, — возразил кельнер.

— Тогда пусть вымоет руки в этом чае!

И Ян, не оглядываясь, пошел к выходу.

— Молодой человек, ваш ключ! — услышал он за спиной, уже поднимаясь по лестнице.

Ян вернулся и молча взял ключ с огромной бляхой. Войдя в номер, закрыл дверь. «Господи, закрыться бы от всех на свете, прежде всего от Арендарчика, от Лемеша, Затько, Земана и от Гарабы. С какой радостью я б это сделал! До чего я докатился! Неужто весь мир настолько плох? И все мы только и ждем, что рядом кто-то споткнется? Почему мы обожаем взлеты и падения? Почему нельзя просто ходить по земле? Нет! Я все же верю в этот мир и в людей. В их доброжелательность. Они ненавидят зло и уничтожают его, и я из числа тех, кому прежде всего дорого благо других. Взять хотя бы работающих на фабрике у Арендарчика. Неплохой народ, трудяги, знают толк в работе, любят ее, утверждают себя в ней. Я встречал немало прекрасных людей среди руководителей, не зная ни дня, ни ночи, несли они на своих плечах бремя ответственности». Ян не терпел, когда на их счет проезжались, позволяли себе дурацкие шутки. Он верил им, так как мог положиться на них. «Наверное, я тоже чувствую свою ответственность. За Арендарчика, Земана, Гарабу, за Береца, за всех, кому мы позволяем ломать комедию, хотя чаще всего актеришки они довольно-таки бездарные. Ну а что я сделал до сих пор, чтобы люди не подсиживали друг друга, не ликовали, что рядом кто-то сковырнулся, чтобы не шагали по спинам других и не были поглощены заботами исключительно о своем собственном благе? По большей части я молчал. Молчал на собраниях, молчал, непосредственно сталкиваясь с людьми, молчал, усвоив банальный принцип, что молчание золото. Я виноват, потому что нет вины страшней той, чем молча потворствовать злу, помалкивать в ответ на громкие слова, которыми кое-кто тешит свое тщеславие».

Он лег в душной комнате на постель, и ему показалось, что сквозь пелену дождя видит вдали зарево пожара — пляшущие языки пламени облизывают стены кегельбана, а возле лотка, по которому катают шары, сидят на лавочке с пивными кружками в руках все они, целые и невредимые, неопалимые, полные сил и радости от сознания, что урвали от жизни.

«Вот и ты пришел к нам, — говорит Земан. — Твое место здесь, на́ шар, бросай, сшиби эти фигурки, ты же нормальный человек, давай выпьем, повеселимся». Что же дальше? Он поднимает шар, разбегается и бежит, но куда-то в противоположную сторону. «Нет, не надо! — слышит он крик, свой собственный голос. — Нет!» Он хватается за сердце, чувствуя пронизывающую, неведомую прежде боль. «Нет!» Дверь открылась. «Господи, что такое? — узнает он голос дежурной. — Я вызову врача!»

Шар катится прямо на него, давит на грудь; женщина успокаивающе гладит его по вспотевшему лицу. «Потерпите, сейчас приедет доктор Змок, это очень хороший врач, потерпите». В дверях появляется немолодой уже, приземистый мужчина в белом халате. «Надо немедленно госпитализировать», — говорит он. А потом были темнота, и дождь, и утро, пахнущее пожарищем кегельбана, и улыбка доктора Змока.

— Вы молодчина, выдержали, хотя вчера дела ваши были дрянь.

— Мне можно отправляться домой?

— Нет, — решительно отрезал доктор. — Придется немного полежать здесь. Вообще-то ничего особенного. Я думал было, что инфаркт, слава богу, пронесло, просто сильная слабость. Вы умудрились подхватить воспаление легких.