Картезианский развратник - [57]

И вот настал этот злосчастный день, о котором я не могу вспоминать без содрогания. Я заперлась наедине с Мартеном и беспрепятственно предаваясь любви, мы не слышали ничего, кроме зова собственной плоти. Я лежала на кровати, обнажив грудь, задрав юбки и раздвинув ноги, ожидая, чтобы Мартен показал мне все, на что способен. Он был голым и, зажав ногами мою правую ногу, одной рукой ласкал мне грудь, а другой — мои бедра. И в тот самый момент, когда его руки и губы уже разожгли мой пыл, неожиданно вошел Верлан, у которого неожиданно выдался свободный день. Мы оцепенели, и он успел закрыть дверь и броситься к нам, прежде чем испуг позволил нам переменить позу.

— Моник, — сказал Верлан, — я не осуждаю тебя за твои игры, и наверное ты как никто другой сможешь понять меня. Я люблю Жавотту и чувствую в себе достаточно сил удовлетворять вас обеих.

Он притянул к себе Мартена, заключая его в объятиях и недолго думая сунул ему руку между ног. И, конечно, обнаружил там сюрприз! Он все еще держал Мартена в объятиях, но какой взгляд у него был при этом, как зло он смотрел на меня! Он не решился обратить свой гнев против слабой женщины и обрушил его на того, кто так долго его дурачил. Его любовь вмиг обернулась дикой яростью, он безжалостно избивал несчастного Мартена, тем самым поражая меня в самое чувствительное место.

Я бросилась между двумя соперниками.

— Прекратите! — закричала я, обнимая Верлана. — Мой дорогой Верлан, во имя нашей любви, во имя наших чувств, пощадите его! Будьте снисходительны к его слабости, будьте чувствительны к моим слезам!

Он остановился, но теперь разозлился Мартен, который пришел в себя за время короткой передышки. Схватив шпагу Верлана, он бросился на соперника. На этом я не выдержала и убежала по потайной лестнице, чтобы укрыться здесь. Остальное ты знаешь.

Моник не выдержала и зарыдала.

— Увы! — воскликнула она. — Как теперь мне жить?

— Ты будешь гораздо счастливее, чем прежде, — ответил я. — Уверяю тебя, дорогая Моник, даже если ты потеряла свой источник наслаждения, вскоре ты найдешь новый, может еще и получше.

Я понимал, что не смогу долго скрывать Моник у себя в комнате, ибо опасность разоблачения была велика. И я решил, что наилучшим решением будет отвести ее в купель. Я даже не стал говорить ей об этом, надеясь приятно ее удивить. Я не боялся обещать девушке слишком многое, уверяя, что изведанные ей доселе наслаждения — всего лишь прелюдия к тем, которые ее ожидают. Подобное место как нельзя лучше подходило для такого темперамента, как у нее.

— Милый друг, — сказала она, обнимая меня, — не покидай меня. Скажи, могу ли остаться с тобой? Твой ответ решит мою судьбу. Если я тебя потеряю, то буду бесконечно несчастна.

Я заверил ее, что мы никогда не расстанемся.

— Я только об одном прошу, — добавила она, — прости меня ради той любви, единственным предметом которой ты отныне являешься.

Я понял, о чем она хотела бы попросить, и заверил ее, что непременно разузнаю, что случилось с ее возлюбленными и много ли шуму наделало ее исчезновение. Оставив девушку у себя в комнате, я вышел, пообещав скоро вернуться.

Я помчался в город, расспрашивая повсюду, нет ли каких новостей. Оказавшись поблизости от дома, где жил Верлан, я осмотрелся. Но все было тихо, и я рассудил, что вся суматоха ограничилась бегством Моник, и его постарались скрыть от публики. Я поспешил обратно, чтобы как можно быстрее поведать эту новость моей прихожаночке. Я уже входил в монастырь, как вдруг заметил одного нашего прислужника, подбежавшего ко мне со словами, что его преподобие отец Андре приказал ему ждать меня, чтобы передать мне письмо и небольшой мешочек денег, в котором я обнаружил около двадцати пистолей. Я решил, что святой отец хочет обременить меня каким-то поручением, изложенным в письме. Открыв его, я прочитал следующее:

«Ваша тайна раскрыта. Несмотря на предосторожности, предпринятые вами, чтобы скрыться, вы навлекли на себя подозрение. В ваше отсутствие дверь вашей комнаты открыли и обнаружили там сокровище, которое вы не желали делить с вашими братьями. Эту особу схватили и отвели к купели. Вы знаете монахов. А теперь бегите, спасайтесь под страхом тюрьмы, попав в которую, вы не освободитесь до конца своих дней».

Если бы в этот момент мне под ноги ударила молния, она поразила бы меня меньше, чем содержание этого письма. Меня охватило смертельное уныние, и я пришел в себя лишь для того, чтобы ощутить тяжесть обрушившегося на меня удара.

— О Небо! — вскричал я. — Как такое могло произойти? Должен ли я отдаться в руки кучки дикарей? Или мне следует бежать? Несчастный, и ты еще колеблешься! Конечно, бежать! Но куда? Где я спасусь от их гнева?

И тут я вспомнил про дом Амбруаза. Он предстал в моем воспаленном мозгу единственным верным средством спасения от грозящего мне узилища. Я принял отважное решение, которое благодаря предусмотрительности отца Андре оказалось весьма своевременным и позволяло мне ускользнуть от преследований монахов.

Покидая город, в котором я провел столько безмятежных счастливых дней, полных блаженства, я не мог сдержать горьких слез. Я начал было оплакивать Моник, но потом вспомнил о ее участи и осушил слезы. Раздираемый сожалениями, подавленный разочарованием, я направлялся к Амбруазу, решив, что задержусь у него лишь на одну ночь, а на следующее же утро отправлюсь в Париж, чтобы найти там дело, способное возместить мне потерянное поприще.