Картезианский развратник - [56]

— Ради любви я сделал все, могу ли я что-нибудь сделать ради тебя?

В ответ я лишь выразительно взглянула на него и вышла из залы; он выскользнул следом. Все благоприятствовало нашему исчезновению.

Я вошла к себе в комнату, он вошел за мной, я бросилась на кровать, он упал на меня… Голос мой слабеет, я не в силах рассказывать дальнейшее. Избавь меня от описания испытанного мной блаженства. Одного слова будет достаточно, чтобы ты понял; ты единственный, кто может понять меня. О мать моя! — вскричала я среди наших занятий. — Как же дорого мне стоила твоя несправедливость!»

Мой возлюбленный был великолепен. Час, что мы провели вместе, показался нам одной минутой. Наконец силы оставили его. Подобно Антею, который, борясь с Геркулесом, должен был дотрагиваться до матери Земли, чтобы восстанавливать свои силы, мой возлюбленный, прикасаясь ко мне, пылко возобновлял свои атаки.

Нас уже довольно долгое время искали, даже стучали в мою дверь. Избегая подозрений, нам следовало разделиться. Верлан выскользнул в сад и притворился спящим на лужайке, где его, как было задумано, и обнаружили. Над ним стали смеяться, Верлан солгал, что у него закружилась голова и, дабы не мешать общему веселью, он вышел в сад, не сказав никому ни слова. Усталость от проделанных только что любовных экзерсисов придала ему несколько томный вид и как нельзя лучше подтвердила то, о чем он рассказал.

Не сомневаясь, что меня также будут искать и, заметив свет, выбивающийся из-под двери моей комнаты, не упустят случая проверить, у себя ли я, я отдернула портьеру, закрывавшую замочную скважину, и, услышав чьи-то шаги, опустилась на колени перед распятием. Это возымело тот эффект, на который я и рассчитывала: всем стало понятно, что даже общее веселье не способно отвлечь меня от моих обычных молитв. Этим я снискала себе новое уважение, не побоюсь сказать, даже некую разновидность поклонения. Наконец, приведя себя в порядок после любовных баталий, дабы на мой счет не возникло ни малейших подозрений, я присоединилась к компании и притворилась, что готова к развлечениям, самые сладостные из которых уже получила.

С тех пор как я придумала поженить моих мать и любовника, я старательно устраивала все так, чтобы мы могли с ним как можно больше видеться, и старалась предупредить все неожиданности, когда мы бывали вместе. Я удвоила свою набожность и требовала, чтобы во время моих молитв меня ни в коем случае не беспокоили. Я приучила домашних не стучать ко мне в дверь, если в ней не было ключа. Верлан, со своей стороны, приучил мою мать не требовать от него неотлучного нахождения возле нее. Он изобретал для себя всевозможные дела и ускользал ко мне в комнату. Таково было наше счастье — дитя принуждения и тайны, и даже спустя год нас не постигло разочарование, неизменно сопутствующее вольности желаний. Я считала, что так будет всегда, мне казалось, что никто в целом мире не сможет нам помешать. Но одно происшествие положило конец моим заблуждениям.

Однажды я встретила юную особу, которую уже встречала раньше. Я спросила, что она делает в этом городе, и она сказала. Я предложила ей место горничной в своем доме. Но, святой отец, перед вами я не могу притворяться. Я уже не раз становилась жертвой собственной скрытности. Знай же, что моей горничной стал никто иной как Мартен, о котором ты должно быть уже знаешь из рассказов Сюзон.

Мы не виделись с тех по, как его изгнали из монастыря. Он был по-прежнему красив и очарователен, его подбородок едва покрылся нежным пушком, но и он доставлял мне немало забот, поскольку его приходилось подстригать. Для всех Мартен был милой служанкой по имени Жавотта, и лишь для меня он был мужчиной.

Я рассказала Мартену о своей связи с Верланом. Он был счастлив помочь мне, и ничего не имел против, чтобы делить меня с кем-то. Я была очарована его услужливостью и еще раз оценила его мужскую силу. Время между ними я распределяла так — Верлану были предоставлены дни, а Мартену доставались ночи. Ни один смертный не был, вероятно, счастливее меня, но блаженство не может быть вечным, а расплата в конце неизбежна.

Я уже говорила, что Мартен с виду очень походил на прелестную девушку. И вот неблагодарный Верлан… Хотя как я могу называть его неблагодарным? Я ведь первая стала ему изменять, и, хотя он не знал о моей неверности, я все равно чувствовала себя преступницей. Так вот, Верлан прельстился красотой моей мнимой горничной и вознамерился сделать ее своей любовницей. Я же так утомлялась ночью, что днем даже не замечала, что наши с Верланом забавы утратили прежнюю пылкость. Период воздержания незаметно возрастал: Верлан все чаще находил столь правдоподобные оправдания своему отсутствию, что я и дурной мысли не допускала. Иногда бывало, что я уже злилась на него, но он приходил, улыбался мне, целовал, и мой гнев испарялся без остатка. Тем более, что день отдыха придавал мне больше страсти ночью. Верлан же дошел до того, что убедил меня, что его отлучки необходимы в интересах нашего счастья. Я согласилась с ним, и неутомимому Мартену пришлось трудиться и днем.