Капитан Арена - [13]

В одиннадцать часов дверь в столовую отворилась, и Орас вновь увидел слугу в маске и обнаружил готовый завтрак. За завтраком он попробовал расспросить слугу, но, на каком бы языке ни задавались вопросы — английском, французском или итальянском, — верный слуга неизменно твердил non capisco[7].

Окна столовой выходили на тот же двор, что и окна спальни. Стены всюду были одинаковой высоты, так что ничего нового и здесь узнать было нельзя.

Пока он завтракал, спальня оказалась прибранной, словно по волшебству.

День прошел за чтением и музыкой. Орас сыграл на пианино все, что знал на память, а с листа — все, что нашел из романсов, сонат, партитур и прочего. В пять часов был подан обед.

Та же прекрасная кухня, то же молчание. Орас предпочел бы* получить чуть менее вкусный обед, лишь бы иметь возможность с кем-нибудь поговорить.

Лег Орас в восемь часов, надеясь ускорить появление ночной гостьи, на которое он рассчитывал, дабы вознаградить себя за дневное одиночество. Как и накануне, свечи были старательно погашены, и, как накануне, по прошествии получаса он действительно услышал легкий скрип панели, шуршание платья, шум шагов по паркету; как и накануне, он протянул руку и встретил чью-то руку: однако ему показалось, что эта рука была не той, что накануне; та была маленькая и тонкая, а эта большая и пухлая. Орас был человеком, способным оценить такое внимание своих хозяек, которые хотели, чтобы одна ночь не походила на другую.

В следующий раз он вновь обнаружил маленькую ручку, через день — пухлую, и так в течение всех четырнадцати дней, или, вернее, четырнадцати ночей.

На пятнадцатую ночь он обнаружил две руки вместо одной. Около трех часов утра две эти руки надели ему каждая по кольцу на палец; затем, после того как ему было велено снова дать честное слово не пытаться снять платок, которым они повяжут ему глаза, обе хозяйки призвали его готовиться к отъезду.

Орас дал честное слово. Десять минут спустя глаза его были завязаны, а еще через четверть часа он оказался в экипаже, сидя между своими двумя тюремщицами; через час экипаж остановился, и Орас ощутил, как та и другая рука своим пожатием простились с ним навсегда.

Дверца открылась. Едва соскочив на землю, Орас сорвал повязку, закрывавшую ему глаза, но не увидел ничего другого, кроме все того же кучера, того же экипажа и двух туппанелли, да и времени разглядеть их у него не было, ибо в ту минуту, когда он снимал платок, экипаж стремительно помчался прочь. Впрочем, доставили Ора-са на то же самое место, откуда взяли.

Орас воспользовался первыми проблесками рассвета, чтобы сориентироваться. Вскоре он очутился на ярмарочной площади и узнал улицу, которая вела к его гостинице: увидев его, коридорный громко вскрикнул от радости.

Все думали, что Ораса убили. Два товарища пропавшего прождали его целую неделю; но, видя, что он не появляется и что о нем ничего не слышно, они, в конце концов, потеряли всякую надежду; тогда они сделали заявление властям об исчезновении своего приятеля, вещи его передали на хранение хозяину гостиницы, а на тот маловероятный случай, если Орас вновь появится, оставили письмо, где указывали ему путь, по которому собирались следовать.

Орас пустился в погоню за ними, но догнал их лишь в Неаполе.

Верный своему слову, он не стал предпринимать попыток разузнать, кому принадлежали тонкая и пухлая руки.

Что же касается двух колец, то они были совершенно одинаковы, поэтому их нельзя было отличить одно от другого.

За несколько лет до нашего путешествия произошло одно событие, которое вызвало большой скандал: событием этим была ни больше ни меньше как война между двумя монастырями одного и того же ордена. Однако один из них был монастырем капуцинов, а другой — монастырем терциариев. Действие происходило в Сан Филиппо д'Арджиро.

Оба строения соприкасались: стена двух садов была общей, и, по-видимому из-за такой близости, соседи ненавидели друг друга.

У капуцинов был великолепный сторожевой пес по имени Дракон, которого они спускали по ночам в свой сад, опасаясь, что кто-то украдет там плоды. Непонятно, как это произошло, но только однажды он перебрался из одного сада в другой. Но уж если монахи ненавидят, то ненавидят всерьез: не имея возможности отомстить своим соседям, они отыгрались на бедном Драконе, до смерти избив его палками и бросив затем через стену.

При виде трупа собаки великая скорбь охватила общину, поклявшуюся отомстить тем же вечером.

И действительно, весь день капуцины провели, запасаясь оружием и боеприпасами; они собрали все, что можно было найти по части сабель, ружей, пороха и пуль, и приготовились в тот же вечер брать приступом монастырь братьев-терциариев.

Со своей стороны, братья-терциарии были предупреждены об этом и настроились на оборону.

В шесть часов капуцины под водительством своего настоятеля взобрались на стену и спустились в сад братьев-терциариев: те ожидали их со своим настоятелем во главе.

Началась битва, длившаяся больше двух часов; наконец, после героического сопротивления, монастырь терциариев был взят приступом, и побежденные монахи разбежались по окрестным полям.