Капитан Арена - [11]

После религиозной процессии началась ярмарка. Эта ярмарка, на которой присутствуют не только все обитатели города, но еще и все жители окрестных деревень, является предлогом для своеобразного обычая.

Женщины кутаются в большую черную накидку и накрывают голову, а затем, такие же неузнаваемые, как если бы на них были домино и маска на лице, эти туппа-нелл и — так их называют — останавливают своих знакомых, собирая пожертвования для бедных; такие пожертвования называются ярмарочным подаяни-е м. Обычно никто в нем не отказывает; это и есть начало карнавала.

Итак, шествие закончилось и началась ярмарка, как вдруг к моему другу — если позволите, я назову Орасом, ибо у меня не было возможности спросить у него разрешения поставить здесь его настоящее имя, поскольку сейчас, полагаю, он находится в Сирии — так вот, повторяю, как вдруг к моему другу, который по своему неведению этого обычая вышел из гостиницы, имея при себе всего несколько пиастров, и опустошил уже свои карманы, подошли две туппанелли, которых по голосам, осанке и по кокетливости накидок, отделанных кружевами, он счел молодыми девушками. Молодые просительницы, как известно, всегда благотворно влияют на сбор пожертвований. Орас более, чем кто-либо другой, поддавался подобному влиянию, и потому он тщательно проверил оба кармана своего жилета и оба кармана брюк, чтобы удостовериться, не уберегся ли от расхищения какой-нибудь дукат. Но поиски оказались тщетными: Орас вынужден был признаться самому себе, что в данную минуту у него нет ни единого байокко.

Как ни унизительно это было, пришлось сделать таковое признание туппанелли; но, несмотря на его правдивость, ответом ему было глубочайшее недоверие. И напрасно Орас протестовал, клялся, предлагал найти своих друзей, чтобы попросить у них денег, или вернуться в гостиницу и порыться в своем денежном сундучке — все его предложения были отвергнуты; он имел дело с неумолимыми кредиторами, на все извинения отвечавшими: никакой отсрочки, никакой жалости, деньги — немедленно, а не то — плен.

Мысль стать пленником двух молодых и, наверное, хорошеньких женщин представлялась не столь ужасной перспективой, чтобы Орас отверг этот mezzotermine[6], предложенный одной из женщин как способ уладить дело. Поэтому он вольно или невольно признал себя пленником, после чего в сопровождении двух туппанелли стал прокладывать путь через толпу, пересекая ярмарку, и в конце концов очутился на углу улочки, которую трудно было распознать в темноте, рядом с изящным, но без гербов, экипажем, куда его заставили подняться. Когда они оказались в экипаже, одна из его проводниц сняла у себя с шеи шелковый платок и завязала пленнику глаза. Затем обе они сели рядом с ним по бокам, каждая взяла его за руку, несомненно, чтобы он не пытался снять повязку, и экипаж тронулся.

Насколько в подобных обстоятельствах можно судить о времени, Орас подсчитал, что ехали они примерно с полчаса, хотя ясно, что это ровным счетом ничего не означало, ведь его стражницы могли дать указание кучеру сделать крюк, чтобы сбить пленника с толку. Наконец экипаж остановился. Орас решил, что настал момент увидеть, где он находится, и сделал движение, попытавшись поднести правую руку к повязке, однако соседка остановила его, сказав: «Еще не время!» Орас повиновался.

Ему помогли выйти, заставили его подняться на три ступеньки, затем он переступил порог, и дверь за ним закрылась. Он сделал еще шагов примерно двадцать, потом ступил на лестницу. Орас насчитал двадцать пять ступенек; на двадцать пятой открылась вторая дверь, и ему показалось, что он вошел в коридор. Он сделал двенадцать шагов по этому коридору и, пройдя в третью дверь, ощутил под ногами ковер. Тут не покидавшие его проводницы остановились.

— Дайте нам честное слово, — сказала одна из них, — что вы снимете вашу повязку, лишь когда пробьет девять часов. Сейчас без двух минут девять, так что ждать вам недолго.

Орас дал честное слово, и проводницы тотчас отпустили его. Вскоре он услышал скрип закрывающейся двери. Минуту спустя пробило девять часов. При первом ударе Орас сорвал с себя повязку.

Он находился в маленьком круглом будуаре в стиле Людовика XV, все еще, как правило, принятом во внутренних покоях сицилийских дворцов. Будуар был затянут розовым атласом с рисунком в виде длинных ветвей, на которых висели цветы и фрукты натурального цвета; мебель, покрытая тканью, похожей на ту, которой были обиты стены, состояла из канапе, одной из тех козеток со спинкой, какие производят еще и в наши дни, из трехчетырех стульев и кресел и, наконец, пианино и стола с французскими и английскими романами, на котором имелись все письменные принадлежности.

Свет проникал с потолка, а рама, сквозь которую он проходил, открывалась снаружи.

Орас заканчивал свое исследование, когда вошел слуга с письмом в руке; слуга был в маске.

Орас взял письмо, поспешно открыл его и прочитал следующее:

«Вы наш пленник по всем законам Божеским и человеческим, а главное, по праву сильного.

Мы можем по собственной воле сделать Ваше заключение суровым или приятным, мы можем поместить Вас в темницу или оставить в будуаре, где Вы находитесь теперь.