Капитан Арена - [9]

Они сменили наряды, надев черное платье на испанский манер; новое платье было более открытым, чем первое, и по тонкости талии одного из незнакомцев можно было догадаться, что это, должно быть, женщина. На руке и на шляпе у них был траурный креп, и, так же как при первом своем появлении, они несли манекен; однако красный покров, в который он был завернут, поднимался выше и спускался ниже, чем в первый раз.

Как и тогда, они положили манекен на оттоманку и снова принялись за свои символические танцы, однако эти танцы приобрели еще более зловещий характер, чем раньше. Оба танцора опускались на колени, издавая печальные стоны, воздевая руки к небу и всеми возможными способами выражая скорбь, которую они начали пародировать. Вскоре эта странно затянувшаяся пантомима стала вызывать беспокойство у присутствующих, особенно у новобрачной; встревоженная отсутствием мужа, она проскользнула в соседнюю комнату, где надеялась его найти; но едва Костанца вошла туда, как послышался крик и она, бледная и дрожащая, вновь появилась на пороге, зовя Альбано. Граф делла Брука тотчас бросился к ней узнать, что ее так напугало, но, не в силах ответить на этот вопрос, она пошатнулась, произнесла какие-то невразумительные слова, показала на спальню и потеряла сознание.

Это происшествие приковало внимание всех присутствующих к молодой женщине: каждый суетился подле нее, одни — из любопытства, другие — из сочувствия. Наконец она пришла в себя и, оглядываясь по сторонам, стала с глубоким страхом звать Альбано, которого никто так и не видел.

Тут только вспомнили о масках и обернулись в ту сторону, где их оставили, чтобы спросить, что они сделали с молодым графом. Но обе маски, воспользовавшись всеобщим смятением, исчезли.

Один лишь манекен остался лежать на оттоманке — застывший, неподвижный, укрытый своим пурпурным саваном.

К нему подошли и, приподняв край савана, ощутили человеческую руку, но судорожно сжатую и похолодевшую; в одну секунду развернули покров, скрывавший манекен, и увидели, что это труп. С него сорвали маску, и все узнали молодого графа Альбано.

Он был задушен в соседней комнате так внезапно и, несомненно, так быстро, что никто не услышал ни единого крика, а убийцы, проявляя хладнокровие, которое делало честь их бесстрастию, положили на брачное ложе кипарисовый венок.

Именно этот венок еще более, чем отсутствие ее жениха, так сильно напугал Костанцу.

Все находившиеся в зале мужчины — родственники, друзья, слуги — бросились вслед за убийцами, но поиски оказались напрасными; замок делла Брука стоял в стороне, у подножия гор, и двум жутким маскам понадобилось не более двух минут, чтобы добраться до гор и скрыться там от всех глаз.

При виде трупа своего возлюбленного Альбано у Кос-танцы начались страшные судороги, длившиеся всю ночь. На следующий день она сошла с ума.

Это помешательство, поначалу буйное, постепенно приняло характер глубокой меланхолии, но, как я уже говорил, барон Пизани не надеялся, что выздоровление Костанцы может пойти дальше.

В 1840 году в Париже я вновь встретил Лукку; он полностью вылечился и сохранил очень ясное и точное воспоминание о моем визите к нему. Первый мой вопрос был о его подруге, несчастной Костанце; но он печально покачал головой. Оба предсказания барона — и в отношении нее, и в отношении него — подтвердились. Лукка обрел свой разум, но Костанца по-прежнему оставалась безумицей.

СИЦИЛИЙСКИЕ НРАВЫ И ИСТОРИИ

Сицилийцы, как и любой народ, каждый раз подвергавшийся завоеванию другими народами, исключительно привержены свободе; однако у них, как и везде, существуют два вида свободы: свобода духовная и свобода физическая. Верхние классы выступают за свободу общественную, низшие классы — за свободу личную. Дайте сицилийскому крестьянину свободу передвигаться по всей Сицилии, имея нож за поясом и ружье на плече, и сицилийский крестьянин будет доволен; он хочет быть независимым, не понимая еще, что значит быть свободным.

Дадим представление о том, каким образом неаполитанское правительство отвечает на два эти желания.

Есть в Палермо большая площадь, которую называют Пьяцца Меркато Нуово. Прежде это было скопление домов, изрезанное узкими темными улицами; там проживало своеобразное население, вроде каталанцев в Марселе, которое называли кончапелле. С незапамятных времен эти люди не платили налогов, и хотя никакого определенного документа относительно этой привилегии не существует, есть все основания полагать, что она восходит к временам Сицилийской вечерни и была дарована им в награду за их действия в тех знаменательных обстоятельствах. Притом они никогда не расставались с оружием: чуть ли не с колыбели получая ружье, они выпускали его из рук лишь перед тем, как сойти в могилу.

В 1821 году кончапелле восстали все вместе против неаполитанцев и творили чудеса, но, когда австрийцы восстановили Фердинанда на троне, генерал Нунцианте был направлен наказать сицилийцев за эту новую Вечерню. Кончапелле ему представили как самых неисправимых в городе Палермо, и потому решено было, что королевская кара падет на них.

И вот в одну прекрасную ночь, когда кончапелле, полагаясь на старинные привилегии, спокойно спали рядом со своими ружьями, генерал Нунцианте приказал нацелить пушки на начало каждой улицы и окружить весь квартал кордоном солдат: проснувшись, бедняги оказались пленниками.