Кант: биография - [89]

Стало традицией делить так называемый докритический период Канта, то есть время до 1769–1770 годов, по меньшей мере на два разных этапа. Первый часто называют «рационалистическим периодом», а второй – «эмпиристским периодом». Согласно этой точке зрения, первый этап длится примерно с 1755 по 1762 год, а второй начинается около 1762–1763 годов и заканчивается в 1769-м. Самая ясная формулировка принадлежит Эриху Адикесу, редактору Handschriftlicher Nachlass Канта в академическом издании его трудов. Адикес называет первый период «оригинальной эпистемологической позицией» и утверждает, что в это время «тенденция кантовской эпистемологии была, в соответствии с ее целью и методом, рационалистической»[716]. Он утверждал даже, что Канта можно в этот первый период отнести к «школе Лейбница – Вольфа». Хотя Адикес признавал, что на Канта повлиял и Христиан Август Крузий, он все же считал, что Кант был столь близок к Лейбницу и Вольфу по своим целям, методу и фундаментальным принципам, что «его можно назвать их учеником»[717]. Не стремясь отрицать существование «эмпиристских элементов» в мысли Канта и признавая, что на него даже тогда влиял Ньютон, Адикес все же считал, что в пятидесятые годы Кант был по сути и отчетливее всего рационалистом. Он был не только методологическим рационалистом – то есть считал, что следует пользоваться логическими или математическими процедурами в поиске научной истины, – но и соглашался с рационалистическим взглядом на мир, который иногда называют детерминизмом. Кант был, по крайней мере поначалу, убежден, что «природа» состоит из организованного целого необходимых связей и что задача философии – определить те вещи, которые никоим образом не могли бы быть иначе.

Адикес видел сдвиг в сторону более эмпиристской позиции в работах начала шестидесятых годов, полагая, что этот сдвиг наблюдается в трех утверждениях Канта. В противоположность более ранней позиции Кант теперь считал, что: 1) бытие не предикат или определение какой-либо вещи; поэтому его нельзя доказать при помощи аргументов, в нем можно только удостовериться опытным путем; 2) логическое противоречие совершенно отлично от реальной противоположности и 3) логическое основание (рацио или разум) чего-либо совершенно отлично от его реальной причины (рацио или разума)[718]. Он считал, что с годами Кант все больше склонялся к эмпиризму. И если в начале шестидесятых он был только на пути к нему, работы 1766 года показывают, что он стал полноценным эмпириком[719]. Тем не менее было бы неверно, по словам Адикеса, называть Канта того периода скептиком на манер Юма. Фактически он утверждал, что было бы неверно считать даже, что на Канта в тот период как-то особенно влиял способ рассуждений Юма. Влияние Юма пришло позже, то есть в 1769 году. Более того,

…даже в то время, когда Кант ближе всего подошел к эмпиризму, его этическое и религиозное мировоззрение не изменилось. Тогда, как и всегда, оно составляло задний план или, точнее сказать, основу его мышления. Спекулятивные измышления рациональной психологии и теологии все еще привлекали его, как и раньше. Но была и одна разница: то, что раньше было научными утверждениями и доказательствами, теперь стало частным мнением и субъективными доказательствами. Однако по этой причине они не были менее надежными, чем более ранние утверждения[720].

Такова, стало быть, картина, лежащая в основе большинства толкований критической философии: Кант начинал как более или менее ортодоксальный вольфианец; потом он попал под влияние эмпиризма, но эмпиристское влияние никогда не дошло до глубины его философских убеждений. Это глубинное ядро всегда оставалось по сути рационалистическим.

Многие исследователи пытались уточнить грубый набросок Адикеса и вводили больше периодов и подпериодов в философское развитие Канта, говоря о множестве более или менее радикальных Umkippungen, Kehren[721] или переворотов в кантовской мысли[722]. В то время как большинство исследователей, кажется, согласились с Адикесом в том, что на период с 1755 по 1769 год следует смотреть как на развитие от чисто ортодоксального рационализма к некоторой форме эмпиризма, они предлагали различные варианты того, кто и когда влиял на Канта и в какой степени. Не все соглашались с упором Адикеса на «рационализм», некоторые утверждали, что для раннего Канта важнее эмпиризм[723]. Притом, в зависимости от того, принимали ли они за путеводную нить своих дискуссий проблему метафизического метода, пространства, природы самости, причинности, понятия существования, проблему Бога или проблему морального (и эстетического) суждения, разные исследователи придумывали разную периодизацию и считали важными разные влияния. В то время как те, кто был больше заинтересован в метафизике, настаивали на важности Лейбница и Вольфа с одной стороны и Крузия и Юма с другой, те, кого больше интересовала мораль, подчеркивали якобы пиетистскую подоплеку раннего Канта или влияние школы «морального чувства» в начале шестидесятых и указывали на длительное влияние Руссо, начавшееся около 1764 года. Соответственно, существует почти столько же разных концепций раннего развития Канта, сколько обсуждающих их исследователей. Изменения, приписываемые Канту, часто скорее отражают пристрастия конкретного ученого, чем являются выводом на основе свидетельств. Герман Ян де Флейсхауер был определенно прав, когда отметил: