Кант: биография - [90]

Похвала сверхчеловеческому гению Канта в сочетании с утверждением, что он менял свое мнение каждое десятилетие, как дурак, который не может справиться с собственными мыслями, несомненно, свидетельствуют о фундаментальном противоречии. Впрочем, большинство посвященных ему биографий, кажется, готовы принять этого рода противоречие[724].

То, что исследователи не могут прийти к согласию относительно характеристик «развития» Канта до 1769 года, а многие рассказы противоречивы, говорит о том, что ни один из существующих нарративов не является целиком верным.

Одной из причин, почему никак не получается прийти к согласию, является некритическое и необдуманное употребление терминов «рационализм» и «эмпиризм». Хотя эти ярлыки имеют некоторый исторический смысл, когда ими пользуются, чтобы обозначить общие очертания философской дискуссии XVII века, они недостаточно точны, чтобы охарактеризовать большинство важных мыслителей даже того времени[725]. Был ли Беркли «британским эмпириком» или, как утверждали, «ирландским картезианцем»? В каком смысле был «эмпириком» Локк? Последние исследования показывают, что если он и был эмпириком, то не в том смысле, в котором это слово обычно употребляется – как и Вольфа едва ли можно считать образцом «рационалиста». Наверное, не совсем справедливо говорить, что «философия Вольфа – это. мешанина рационалистических и эмпирических элементов», но безусловно, «невозможно классифицировать ее как неизменно то или другое»[726]. Тем более это касается современников Канта.

Еще только начиная свое философское обучение, Кант знал о границах вольфианской философии и никогда не принимал ее без оговорок. Впрочем, гораздо важнее то, что это противоречило бы не только духу времени, но и тому, как Кант себя понимал. Дидро восхвалял «эклектиков» в «Энциклопедии», называя их независимыми мыслителями, которые не подчиняются никакому учителю, критически исследуют все доктрины и соглашаются лишь с тем, что соответствует их собственным expérience и raison. Самые значительные немецкие мыслители кантовского поколения хотели быть такими «эклектиками». Они стремились стать Selbstdenker, независимыми мыслителями на службе науки и гуманности, а не членами какой-то секты. Хотя большинство из них получили образование более или менее в вольфианском духе, они отнюдь не были ортодоксальными вольфианцами. И Кант не был исключением. Он, как и многие современники, осмеливался думать сам. Поэтому дискуссии об «эмпиризме» раннего Канта против его «рационализма» нужно воспринимать cum grano salis.

Однако это лишь часть проблемы. Сама концепция «докритического развития» Канта ставит еще одну, возможно даже более фундаментальную проблему. Чтобы можно было дать последовательное изложение какого-либо развития, нужно иметь хоть какое-то представление о конечном продукте этого процесса. Нужно указать, что считается движением «в направлении» этой цели, а что является «отклонением» от нее. Если понять, что считать целью или конечным достижением, можно отследить стадии всего процесса. Однако нет такой цели, в направлении которой двигался ранний Кант. Его критическая философия представляет собой – как он сам говорит – начало чего-то нового. Это результат внезапного, решительного, радикального изменения его философских взглядов, а не плод долгого, направленного поиска[727]. Поэтому говорить о «развитии» раннего Канта можно только очень приблизительно. К концу так называемого докритического периода, а именно 9 мая 1768 года, Кант признавался Гердеру, что,

…будучи лишенным предвзятости и относясь с глубоким безразличием как к своему ранее сложившемуся мнению, так и к мнениям других, я постоянно переворачиваю все свое построение и рассматриваю его во всевозможных аспектах, надеясь в конечном итоге найти тот угол зрения, который позволит мне привести мое построение в соответствие с истиной.

Кант крайне скептически относился не только к чужим философским теориям, но и к собственным трудам, признаваясь, что не смог пока выработать позицию, которую мог бы принять как истинную. Он говорит в том же письме, что

…за время Вашего отсутствия я по ряду вопросов изменил свои воззрения и, поскольку мои старания направлены прежде всего на то, чтобы постигнуть подлинное назначение и границы человеческих способностей и склонностей, я полагаю, что в области нравственности мне, наконец, удалось этого в известной степени достигнуть. В настоящий момент я занимаюсь метафизикой нравственности, я льщу себя надеждой, что мне удастся разработать бесспорные и плодотворные основоположения и показать, какой метод следует применять в этой области, чтобы весьма распространенные, но до сих пор в значительной своей части бесплодные усилия действительно принесли пользу[728].

Так что даже считая, что он достиг более прочного основания в этике, Кант был далеко не уверен даже в этой области. Его подход характеризовался большой долей скептической сдержанности.

Кант никогда не был убежденным скептиком, но некоторым образом скептически относился к самому своему предприятию. Поэтому будет полезно прояснить, какого рода скептицизм был усвоен Кантом. Если мы определяем скептицизм как «тезис или утверждение в отношении некоторой группы высказываний, что каждый член этой группы так или иначе и в какой-то степени сомнителен», и если мы возьмем разные дисциплины, состоящие из таких групп или наборов утверждений, тогда нужно различать эпистемологический, этический, религиозный и метафизический скептицизм