Кант: биография - [67]
Соответственно, Кант скоро стал критически относиться к Руссо. Хотя он какое-то время следовал методу Руссо, и хотя «Эмиль» Руссо повлиял на философские вопросы, которыми он занимался во второй половине шестидесятых, Кант не был его рабским последователем. «Заметки» Канта показывают, что он считал метод Руссо важным для учения о добродетели и считал, что Руссо может помочь улучшить древних.
Тем не менее Руссо был важен для Канта в начале шестидесятых годов и по философским, и по личным причинам. Грин и Кант, должно быть, довольно часто говорили о Руссо. Руссо повлиял на характер Канта, который он начинал формировать. Руссо «исправил его». Возможно, не будет преувеличением сказать о «сократическом повороте» Канта, произошедшем в тот период. Однако в уведомлении о его лекциях по этике в 1765 году Руссо даже не упоминается[532].
Руссо, возможно, и был первым, кто «открыл в многообразии человеческих образов глубоко скрытую природу человека и тот скрытый закон, согласно которому, по его наблюдениям, провидение находит свое обоснование», но это не значит, что Кант считал, будто Руссо описал эту скрытую природу верно[533]. Хатчесон, Шефтсбери и Юм были лучшими проводниками в этом отношении – по крайней мере, так думал Кант в 1765 году.
Самые подробные и тщательные записи Гердер делал на лекциях Канта по метафизике. Они дают очень хорошее представление о том, что думал Кант в тот период: «принцип Крузия» – все, что есть, должно быть в каком-то месте и в какое-то время – убог и неистинен[534]. Метафизика должна быть не только обстоятельной, но и красивой[535]. Местами конспект очень прямолинеен. Так, «Вольф ошибается», и «Крузий ошибается», и «Баумейстер – жалкий толкователь Вольфа»[536]: возможно, «философия Мальбранша лучше философии Лейбница»[537]; но именно пространство «должно быть первым актом божественного всеприсутствия, через которое вещи вступают в связь (nexus)»[538]. С другой стороны, «status post mortem (посмертное состояние) очень вероятен, [ведь] все состояние мира есть ничто без разумных существ; разумные существа же, которые прекращают быть, суть как если бы их никогда не было» и так далее[539].
Кант очень сжато излагал различные концепции, аргументы, объяснения и гипотезы, а также собственные теории. Разные мысли быстро сменяли друг друга, и, должно быть, молодым студентам было трудно за ним успевать. Таким образом, кантовское влияние на студентов отчасти было связано с их ощущениями от его лекций. Они пришли к убеждению, «что самые важные вещи говорятся о вещах чрезвычайной срочности: о вещах, которые [они] любой ценой должны понять», но, к их огорчению, они не могли их понять, и поэтому занимались тем, что стремились достичь их понимания[540]. Сам Гердер нашел другой выход. Он писал Каролине Гердер:
Моя душа не могла остаться здоровой в этом царстве смерти, безжизненных понятий без основ и оснований. После каждой лекции по метафизике я выбегал на воздух читать какого-нибудь поэта – или читал Руссо или подобного писателя, чтобы пробудиться и избавиться от этих впечатлений, поскольку они ранили меня[541].
В это время Гердер написал черновик «Опыта о бытии», который, хоть его часто и считали чисто гердеровским текстом, вероятно, ближе к идеям Канта того времени, чем традиционно считается[542]. Гердер: «Бытие не может быть доказано – существование Бога не может быть доказано – никакой идеалист не может быть опровергнут – все экзистенциальные высказывания, наибольшая часть человеческого познания не может быть доказана – напротив, все неопределенно; нет! не неопределенно, [хотя и] не доказуемо…»[543] До нас дошел ряд стихотворений, в которых Гердер излагал идеи Канта и Руссо в стихах. По меньшей мере одно из них Кант даже позволил Гердеру прочесть на своей лекции[544].
Вряд ли можно сомневаться в том, что Кант был вдохновляющим лектором в то время. Не может быть сомнений и в том, что он хотел обучить своих студентов не только философским теориям, но и научить их жить, советуя вести определенный образ жизни. Тогда он считал, что философские размышления должны занимать в жизни важное место, но это не все и, возможно, даже не самое важное. Изящество и удовольствие от прекрасного в природе и литературе были для него важнее сухих книжных знаний. Гердер тоже обращает на это внимание, описывая Канта как «наблюдателя общества», который ищет «великое и прекрасное в людях и в человеческих характерах, темпераментах и побуждениях полов, в добродетелях и, наконец, в национальных характерах». Он хвалит тонкие взгляды и наблюдения Канта в психологических вопросах, называя его «немецким Шефтсбери»[545]. Гердер снова преувеличивает, но его преувеличение все же добавляет дополнительную грань к нашему пониманию интеллектуального темперамента Канта. Кант не был сухим физиком и метафизиком, как можно было бы ожидать, читая его латинские диссертации. Кант определенно был европейцем по своим взглядам. Он не только читал и ценил современных немецких, французских и английских писателей, но и пытался применить их теории на практике. Более того, его жизнь сама обладала определенным литературным колоритом. Он стремился быть литератором, а не просто ученым, и это отличало его от большинства коллег по университету.
