Кант: биография - [66]

Он читал лекции по Баумгартену. Его экземпляр весь был испещрен заметками. Юм, Лейбниц, Монтень, английские романы Филдинга и Ричардсона, работы Баумгартена и Вольфа упоминались Кантом как работы, из которых он узнал больше всего. Он высоко ценил «Тома Джонса»[516].

Гердер говорил и о том влиянии, которое на него оказал Кант. Его «захватило изящество изложения Канта и охватила (umschlungen) диалектическая паутина слов, в которой он забыл о себе»[517].

Сохранились некоторые конспекты Гердера, сделанные на лекциях Канта[518]. Из очень кратких и неполных конспектов по логике мы узнаем, что стоики «преувеличивали добродетель» и что «философ не может быть вольфианцем и т. п., потому что он должен думать самостоятельно. Вольф и Крузий сами должны были все формулировать и доказывать. Хотя у них перед глазами были примеры таких ошибок, они все же отстаивали собственные ошибки». Кант защищал эклектику, говоря: «мы возьмем все хорошее, откуда бы оно ни исходило», и говорил о «благородной гордости думать самостоятельно и распознавать в первую очередь собственные ошибки». Хотя, прежде чем искать красоту, мы должны искать истину, говорил он студентам, тем не менее «во всяком знании нам нужны красивые вещи, иначе оно отвратительно»[519]. Гердеровские записи лекций по математике мало говорят нам о взглядах Канта, а просто следуют учебнику, а заметки по физике показывают, что Кант все еще занимался проблемой делимости математического и материального пространства, обвиняя учебник в том, что там путают два вида пространства. Обе темы, кажется, мало интересовали Гердера, и его записи о них не содержат ничего интересного[520]. В этом отношении они резко контрастируют с записями лекций по моральной философии и метафизике, очень подробными и интересными[521].

Заметки по моральной философии показывают, что Кант действительно считал основой морали нравственное чувство. Он рассказывал о Хатчесоне и утверждал, что «нужно исследовать чувство естественного человека, оно лучше, чем наше искусственное: Руссо искал это чувство»[522]. «Высший закон нравственности гласит: действуй согласно природе. Мой разум может ошибаться; а мое нравственное чувство – только когда я придерживаюсь обычая вопреки естественному чувству»[523]. Он спрашивал: «Значит ли это, что мы можем установить нравственный закон без Бога?» И отвечал: «Да, конечно». В действительности его легче найти в нашей природе: «культура нравственных чувств должна предшествовать культуре послушания»[524]. «Можно ли терпеть атеистов в обществе?» Смотря по обстоятельствам: если они основывают свой атеизм на нравственных началах, они опасны и их нельзя терпеть; если их атеизм основан на логических причинах, то они «не опасны для общества»[525]. Поэтому Спинозу не следовало проклинать. «Должна ли христианская этика предшествовать философской?» Нет, наоборот! Когда «пиетисты делают идею религии главной во всех разговорах и рассуждениях, в то время как из их общего поведения можно заключить, что эта идея потеряла чувство новизны, это всего лишь болтовня»[526]. Спартанцы позволяли своим женщинам ходить голыми, «пока им не исполнялось девять, мальчикам – до тринадцати, наши искусственные добродетели химеричны и сами становятся пороком, когда то, что они скрывают, объявляется порочным»[527].

Общительность (Umgang) – это истинная соль жизни, и она делает достойного (würdige) человека полезным; когда ученые не способны к общению, то это результат или их усердия (assiduitas), или презрения к обществу. Последнее основано на недостатке знания мира и ценности учености. Ученый должен уметь общаться со всеми сословиями, потому что он стоит вне любых сословий[528].

Руссо играет важную роль в этих лекциях, и не только из-за литературных предпочтений самого Гердера. Кант и сам к тому времени попал под влияние Руссо. В известных автобиографических размышлениях того периода в заметках Канта к его же «Наблюдениям над чувством прекрасного и возвышенного» (Bemerkungen zu den Beobachtungen über das Gefühl des Schönen und Erhabenen) он рассуждает:

Сам я по своей склонности исследователь. Я испытываю огромную жажду познания, неутоляемое беспокойное стремление двигаться вперед или удовлетворение от каждого достигнутого успеха. Было время, когда я думал, что все это может сделать честь человечеству, и я презирал чернь, ничего не знающую. Руссо исправил меня. Указанное ослепляющее превосходство исчезает; я учусь уважать людей и чувствовал бы себя гораздо менее полезным, чем обыкновенный рабочий, если бы не думал, что данное рассуждение может придать ценность всем остальным, устанавливая права человечества[529].

Эти «Заметки» были написаны почти сразу после публикации «Наблюдений». По ним видно, насколько Кант находился под впечатлением от Руссо – он считал, что должен «читать Руссо до тех пор, пока меня уже не будет отвлекать красота его слога, и только тогда я начну читать его с пониманием»[530]. Руссо проявил такую «необыкновенную остроту ума, такой благородный гений и такую чувствительную душу», что, пожалуй, никогда не было писателя, которого можно было бы с ним сравнить. Это положительное впечатление, однако, почти сразу же сопровождается «отчуждением, вызванным странными и противными здравому смыслу мнениями, столь сильно расходящимися со всем общепринятым»