Кант: биография - [202]

«Этическое учение о началах» следует привычному разделению между обязанностями по отношению к себе и обязанностями по отношению к другим. Некоторые из этих добродетелей совершенны, то есть они предписывают именно то, что мы должны делать; другие несовершенны, то есть оставляют на наше усмотрение, сколь многое мы должны сделать. Примером несовершенного долга перед самим собой является долг самоулучшения или самосовершенствования. Мы все должны работать над тем, чтобы улучшить себя, но вовсе не ясно, насколько далеко нам следует заходить в этом улучшении. Любопытно, что этот долг самосовершенствования существует, согласно Канту, в двух вариантах, а именно: долг улучшать наше «природное» совершенство и долг улучшать наше моральное совершенство. Мы должны стараться делать все из правильных побуждений, или стремиться к «святости», и мы должны исполнять все свои обязанности, то есть стремиться к совершенству. Кант уверяет, что и то, и другое – лишь несовершенные обязанности:

Глубины человеческого сердца непостижимы. Кто знает достоверно, целиком ли из представления о законе происходят мотивы соблюдения долга, когда они чувствуются сердцем, или этому содействуют многие другие, чувственные побуждения, которые имеют в виду выгоду, а при других обстоятельствах могли служить и пороку?.. (объективно) существует, правда, лишь одна добродетель (как нравственная твердость максим); в действительности (субъективно), однако, существует множество добродетелей разного качества. Сумма добродетелей, полноту или отсутствие которой самопознание никогда не позволяет нам распознать в достаточной степени, – эта сумма может основать только несовершенный долг – быть совершенным[1577].

Поскольку долг морального самосовершенствования несовершенен, то, согласно Канту, далеко не ясно, насколько упорно нужно к нему стремиться. Хорошо бы это запомнить тем, кто обвиняет Канта в требовании нравственной святости.

В первой части «Этического учения о началах» немало интересного; но она интересна главным образом потому, что дополняет более ранние рассуждения Канта об этических принципах, а не потому, что добавляет к ним что-то новое. Поэтому здесь, пожалуй, нет нужды пересказывать все. Да, многие из «казуистических вопросов», которые Кант добавляет к обсуждению конкретных обязанностей, интересны и показывают, что он лучше понимал сложности нравственной жизни, чем полагали многие. Полная система обязанностей, которую в конце концов представляет нам Кант, есть учение о добродетели; то, к чему он в конечном счете стремится, – это этика, основанная на добродетели, где центральную роль играет характер, а не какая-то конструктивистская моральная система. Категорический императив тесно связан с добродетелью:

Добродетель есть твердость максимы человека в соблюдении своего долга. – Всякая твердость узнается лишь через те препятствия, которые она может преодолеть; для добродетели же такие препятствия – это естественные наклонности, и так как сам человек ставит эти препятствия своим максимам, то добродетель есть не просто самопринуждение. а принуждение согласно принципу внутренней свободы, стало быть, посредством одного лишь представления о своем долге согласно формальному закону долга[1578].

Действительно, «основоположением учения о добродетели» является именно категорический императив.

Заключение, озаглавленное «Вероучение как учение об обязанностях по отношению к Богу лежит за пределами чисто моральной философии», представляет большой биографический интерес, ведь хотя Кант всего несколько лет назад обещал, что не будет обращаться в своих сочинениях к религии, по крайней мере пока является подданным Его Величества, здесь он близок к этому. Во всяком случае, он не только возвращается здесь к проблематике из «Религии в пределах только разума», но и ссылается на работу. Он утверждает, что в то время как мы можем объяснить религию как «совокупность всех обязанностей как божественных заповедей», это не превращает религиозный долг в «долг перед Богом»[1579]. Религия не имеет права голоса в вопросах морали, поскольку

…в этике как чистой практической философии внутреннего законодательства мы постигаем лишь моральные отношения человека к человеку; вопрос же о том, каково отношение между человеком и Богом. абсолютно для нас непостижим. этика не может быть расширена за пределы взаимных обязанностей людей[1580].

Эти последние несколько предложений «Учения о добродетели» служат доказательством того, что те, кто обвиняет Канта в трусости в его споре с Фридрихом Вильгельмом II и цензорами, ошибаются.

Статья Канта «О мнимом праве лгать из человеколюбия», которая также вышла в 1797 году, была ответом Бенжамену Констану, который критиковал Канта в статье, появившейся ранее в том же году. Констан утверждал, что «нравственное правило, будто говорить правду есть наш долг, – если его взять безусловно и изолированно, – сделало бы невозможным любое общество». В частности, он утверждал, что говорить правду есть долг, но любой долг основан на праве, которое имеет кто-то другой, и поэтому может возникнуть случай, когда кто-то не имеет права говорить правду, – и таким образом, на самом деле, никто не имеет права на правду, которая вредит другим. Кант обрушился с критикой на мысль о том, что кто-то может иметь «право на правду». Он утверждал, что такого права быть не может, а также что ложь всегда кому-то вредит – если не конкретному человеку, то человечеству в целом. «Священная, безусловная, повелевающая и никакими внешними требованиями не ограничиваемая заповедь разума: во всех показаниях быть