— Что ж теперь? — повторил Тури вопрос дядюшки Яно.
— А ничего, с нами пойдете, — ответил главарь. — Первым делом наедимся вволю. У нас два дня маковой росинки во рту не было, да и вы оголодали, по глазам видно.
Мы немного приободрились и пошли за ними вверх по узенькой, извилистой тропке, мелькавшей среди смоковниц.
Бандиты сняли маски, но в этой темноте, лиц все равно было не разглядеть. Подъем тянулся долго, мы совсем из сил выбились.
— Это что, дорога в ад? — поинтересовался Чернявый.
— А ты как думал? — сказал главарь. — Нам с нашим ремеслом только туда и дорога.
Наконец мы очутились в небольшой лощине, поросшей опунциями. Там нас поджидали еще пятеро из банды.
— Все в порядке? — спросили они. — А это что ж, военнопленные?
Они дружно загоготали.
Грабители, как и обещали, выставили нам богатое угощение: шоколад и много вина.
— Ничего себе! — присвистнул мой брат. — Я думал, вы и вправду с голоду пухнете.
— Вино да шоколад — разве это еда? — откликнулся главарь.
Хлеб был свежий, мягкий, с хрустящей корочкой — давно я не ел такого.
— Райская пища! — восхитился Обжора.
— Да здравствует мой дядюшка Яно! — объявил Золотничок. — Чтоб ему пусто было, старому скряге!
— Чтоб фашистам было пусто! — хриплым, пропитым голосом подхватил один из грабителей.
— Да здравствуют христианские демократы! — возопил другой.
— Да здравствует Америка! — рявкнул Чернявый.
Этим здравицам не было конца; бандюги перепились, стали бить бутылки и завывать песни, а деревья отвечали им тихим угрюмым шелестом.
— И что у вас за песни, прямо заупокойные какие-то, — удивился Карлик, не переставая уплетать за обе щеки.
У главаря слезились глаза: то ли вино разбередило ему душу, то ли хлеба объелся.
— Эй вы, — обратился он к нам, оборвав пение, — дело есть. У меня семья в Палагонии с голоду помирает. Я дам вам осла и два мешка хлеба. Поедете в деревню и разыщете семью Мандра. Скажете, что хлеб от старшего сына, поняли? Для надежности с вами поедет Фебронио, а то знаю я вас. И обо всем, что увидели, молчок, иначе не сносить вам головы. — Он снова присосался к бутылке.
Остальные разлеглись на земле и захрапели. Только трое еще пытались петь — не в лад, фальшивыми голосами.
— Фебронио! — окликнул главарь и сверкнул своими острыми глазками. — Поезжай с ними и держи их на мушке, сдается мне, это прохиндеи изрядные.
В лощину с гор струился слабый свет. Фебронио тяжело поднялся на ноги; волосы у него прилипли ко лбу. Был он, может, чуток постарше нас и совсем хилый.
— Э-э, помогите-ка, — пробормотал он.
Пузырь поддержал его под локоть, а то бедняга Фебронио наверняка бы не устоял на ногах.
— Все дрыхнут, — сказал Чернявый. — Давайте отвяжем ослов, свезем хлеб в деревню и там продадим.
Я и Тури согласно кивнули. Подойдя к ослам, мы увидели, что они тоже спят. Пришлось тянуть их за хвост и будить пинками.
— Хозяин одного велел взять, а вы четверых ведете, — запинаясь, лепетал Фебронио.
Золотничок дернул его за руку.
— Идем, это тебе спьяну померещилось.
Тропинка была хоть и не каменистая, но крутая; роща постепенно редела.
— В какую сторону? — спросили мы у Фебронио.
— Наверх, через перевал. Деревня там, под горой.
Пузырь отпустил его локоть, и Фебронио мешком плюхнулся на землю.
— Я же вижу, их четверо, — бубнил он. — Всем башки проломлю.
Вскоре послышался его храп.
— Ага! — обрадовался Обжора. — Сейчас мы с ним разделаемся.
Мы сняли уздечку с одного из ослов и связали ноги Фебронио; тот лишь промычал что-то во сне.
— Ну-ка вспрыснем его! — скомандовал Чернявый и первым помочился на бандита.
— Ах, дождик! — вздохнул Фебронио.
Мы обступили спящего, и каждый справил на него нужду.
— Ох, мокро! Сейчас поплыву! — стонал он.
— Пора сматываться, — сказал Тури. — Сейчас он протрезвеет и позовет других на помощь.
Мы стали карабкаться на гору, таща за собой ослов.
— Давайте их оседлаем, — предложил Чуридду.
Животные, видно, привыкли ходить по горам и ничуть не испугались, когда мы вчетвером — Обжора, Чуридду, Тури и я — сели им на спину.
— Потом поменяемся, — сказал Тури остальным.
Но подъем становился все труднее. Ослы начали упираться.
— Вперед, бандитское отродье! — кричали мы, нахлестывая их по крупу.
Конечно, сидеть и ехать на мягких мешках было не то, что тащиться на своих двоих, и наши пешие друзья взбунтовались:
— Хватит! Дайте и другим прокатиться. А то расселись как короли!
Слезать не хотелось, тем более что гора уходила вверх все круче и приходилось цепляться за выступы.
Теперь верхом ехали Чернявый, Карлик, мой брат и Агриппино.
— Эх, как здорово промчаться с ветерком! — нарочно поддразнивали они нас.
Я взглянул наверх: казалось, до вершины было уже рукой подать. Но каждый шаг давался нам с великим трудом: на камнях скользили ноги. Животные окончательно выбились из сил, и как ни нахлестывали их наездники — они ни в какую.
— Делать нечего, — заключил Агриппино, — придется дальше идти пешком.
Чернявый, Карлик и мой брат, чертыхаясь, спрыгнули на землю. Ослы, помахивая хвостами, стали снова одолевать подъем. Мы понуро тащились за ними.
— Все ты! — напустился на Агриппино Золотничок. — Куда нас завел? Уж не в Вифлеем ли младенцу Христу помолиться?
