Калейдоскоп - [16]

Михайлов вынул из ящика своего стола калейдоскоп и еще раз внимательно стал осматривать его.

На картинках, разбросанных по поверхности цилиндра, были изображены пляшущие люди в старинных национальных костюмах. Кто танцевал под дуду, кто под гусли — совсем как во вчерашнем сне Михайлова! Но что особенно поразило его — лица всех буквально светились радостью и неограниченным счастьем. Такой же радостью дышали стихи Пряхина, таким же светом лучились последние записи Дубовицкой. Эти люди увидели что-то, что заставило их изменить не только свое отношение к людям, но и измениться самим. Что же за чудодейственная сила воздействовала на них?

Михайлов покрутил в руках калейдоскоп и из праздного любопытства решил заглянуть в глазок. Он поднес к себе игрушку и глянул вовнутрь.

На матовом фоне, блестя яркими стекляшками, расположилась случайная фигура, напоминающая одну из тех снежинок, которые в детстве вырезал из бумаги сын Михайлова на Новый год. Однако не успел Михайлов даже присмотреться к узору, как всё в кругу неожиданно пришло в движение, завертелось, рассыпая мозаику, да так быстро, что в мгновение слилось в сплошное вертящееся пятно, с центра которого стало проступать просветление, по мере нарастания скорости вращения увеличиваясь всё больше и больше, пока, наконец, не расширившись на всю область круга, вовсе не заслонило бутафорские стекляшки. И сразу вслед за этим взору Михайлова предстал великолепный пейзаж с сочной растительностью, рекой, блестящей ярко в невидимых лучах, стройными осокорями вдоль ее берегов. И явно Михайлов услышал тихий шелест листвы, журчанье невидимого ручья, переклики птиц. Михайлов сразу же отдернулся от калейдоскопа и почувствовал, что взмок. Не тот ли это пейзаж, о котором писала Дубовицкая и пел Пряхин?

Вошел Скудынь. Удивленно глянул на Михайлова и деланно нахмурил брови.

— Тебя что — пустым мешком из-за угла огрели?

Михайлов не стал препираться, как обычно, только протянул ему калейдоскоп и сказал:

— Загляни.

Скудынь поднес игрушку к своему глазу и пару раз провернул её, сказав при этом:

— Забавная штучка, — а затем возвратил Михайлову.

Михайлов глазам своим не поверил.

— Ты ничего не заметил?

— Заметил? А что я должен был заметить?

— Ну, это… река… лес…

Скудынь посмотрел на Михайлова в упор:

— Ты случайно, не перегрелся, или начальник тебя снова на ковре отутюжил?

Михайлов онемел. Когда Скудынь уселся за свой стол, он поднялся и стал укладывать свой дипломат. Скудынь оторвался от бумаг:

— Уже уходишь?

— Пройдусь, что-то жарковато.

14

Лишь на скамейке в парке Михайлов, казалось, пришел в себя.

— Стекляшка, стекляшка, я нашла стекляшку! — прыгает возле него его маленькая сестра Аня. Ей четыре, Михайлову семь.

— Дай посмотреть, — протягивает он к ней свою руку.

— А ты возьмешь меня с собой за терновником? Ты никогда меня с собой не берешь.

— Ты еще маленькая, можешь заблудиться.

Они лежат возле пруда. Вдвоем. Ребята где-то пропали. Он бы пошел с ними, но мама строго-настрого приказала ему смотреть за Анной.

— Возьмешь? Возьмешь? — дразнит она его, вертя желтое бутылочное стекло в руке.

— Возьму, возьму. На следующей неделе, — говорит он, не убирая протянутой руки.

— Обещаешь? Обещаешь? — Она готова всё ради этой прогулки отдать.

— Обещаю, обещаю, — уверяет её Николай, и она отдает ему осколок.

Николай внимательно рассматривает его в руках. Такого он еще не видел. У них бутылки всё зеленые или голубые, а эта желтая, не наша.

— Где взяла? — подносит он стекло к глазу.

— Не скажу. Секрет.

— Ну и ладно, — продолжает наслаждаться преобразовавшимся от света пейзажем Николай. — Тогда я тебя за малиной в лес не возьму.

Анна сразу сдалась.

— На старой конюшне. Там много такого.

— А чё я не видал?

— Не знаю, там разрыто кем-то, в земле.

— Айда посмотрим, всё равно тут делать нечего, — поднялся Николай.

— А купаться? — надулась Анна.

— Потом будем купаться. Наберем стекляшек, будем смотреть через них.

— Ладно. — Анну долго упрашивать не приходиться.

Они пошли на старую конюшню. От неё, собственно, остались только две полстены с юга и востока, но останки эти по-прежнему называли старой конюшней. Здесь часто играла местная детвора. Густые заросли бурьяна и бузины как нигде были пригодны для игры в жмурки и индейцев.

— Где? — спросил Николай, когда они, наконец, пришли на место.

— Вон там, — указала Анна рукой. Они прошли в заросли. У стены в земле был сделан подкоп. Очевидно, копала собака, что-то учуяв. Дальше постарались дети, которые и наткнулись на это оригинальный «клад» — целую свалку битых, присыпанных землей бутылок.

Николай взял себе три разных осколка: синий, желтый и зеленый. Сразу же мир изменился в их цвете. Он поразился. Он будто заново открыл его. Потом таких удивлений и открытий становилось всё меньше и меньше. Мир с его взрослением стал скудеть, краски тускнеть, всё чаще разделяясь на черное и белое. И вскоре он совсем уверился в том, что в мире больше нет ничего, что может его удивить или хотя бы глубоко затронуть. Но вот что-то произошло, что-то переменилось в нем, и он, заглядывая в обыкновенный детский калейдоскоп, видит не просто узор, но нечто особенное, неописуемое.