Здание уголовного суда. Напротив «Гробницы[1]». Некоторые говорят, что можно узнать, говорит ли человек правду, просто посмотрев ему в глаза.
А вот я так не могу.
Но с твёрдыми доказательствами я могу разоблачить то, что могло остаться нераскрытым.
Обычно так и происходит.
Потому что некоторые люди настолько преуспели в искусстве убеждения, что, несмотря на все улики, говорящие не в их пользу, им удаётся заставить даже самых скептически настроенных людей поверить в сказку.
И никому ещё не удавалось это лучше, чем женщине, которая сейчас сидела за массивным дубовым столом напротив судьи. Она молитвенно сложила ладони, ожидая вердикта суда.
Я три дня наблюдал за её представлением.
Одета она была идеально: белая блузка с кружевами, чёрная узкая юбка, туфли и белые перчатки. Эффект это производило стильный, но в то же время, скромный и сдержанный. Как и полагается женщине, находящейся в трауре по мужу.
Когда она отвечала на вопросы, её манера поведения оставалась смущённой и тихой. А голос, не переставая, дрожал, словно она вот-вот не сдержит слёз.
И все эти дни она смотрела на окружающих широко распахнутыми глазами, будто не могла поверить, что всё это происходит именно с ней.
Но верхом её актёрского мастерства было точно рассчитанное время, когда ей пускать слезу: как раз перед тем, как она бросала взгляд из-под длинных, чёрных ресниц на двенадцать мужчин-присяжных.
Каждый её жест должен был уверить их в одной важной истине: она абсолютно не способна на хладнокровное убийство, в котором её обвиняют.
Её адвокаты — двое крупных мужчин в плохо сидящих серых костюмах — постоянно находились вблизи от неё. Даже, я бы сказал, слишком близко. Рядом с ними она казалась ещё более хрупкой, беспомощной и слабой. Не сомневаюсь, что именно на такой эффект она и рассчитывала.
Чему же поверит суд — доказательствам или истории, которую сплела эта женщина?
Её дело должно было оказаться простым. Предъявление обвинений, вынесение вердикта. Она обвинялась в убийстве первой степени.
Доказательства, предъявляемые прокурором, были убедительны. Эта женщина устала от своего мужа и жаждала свободы.
Многие, вероятно, предпочли бы развод, но она выбрала менее традиционный метод и заменила обезболивающее средство своего мужа цианидом ртути[2]. И, когда у мужа случился очередной приступ головной боли, он достал из шкафчика с лекарствами не обезболивающее, а яд.
И, спустя четверо суток невыносимой боли и непрекращающейся рвоты, он умер.
Уверен, следить за такой смертью было непросто. Она не могла не оставить следа на совести обвиняемой.
— Господа присяжные, вы готовы вынести вердикт? — судья произнёс слова, которые требовал от него закон.
Женщина сжала руки в белых перчатках.
— Да, Ваша честь, — громко и мрачно ответил председатель.
— Подсудимая, встаньте, — сказал судья.
Адвокаты с обеих сторон поддерживали женщину, которая навалилась на стол, словно её в один момент покинули все силы. Её бледное лицо молило присяжных о помиловании.
Мужчина посмотрел её в глаза, и по этому взгляду я сразу понял, каким будет вердикт; ещё до того, как слова «не виновна» пронеслись по залу.
Со всех сторон раздались удивлённые вздохи и бормотание. Я развернулся и быстрым шагом направился к выходу из здания, торопясь выйти на улицу, прежде чем кричащая толпа и вездесущие репортёры собьют меня с ног.
Какое горькое разочарование.
Я арестовал её и собрал все доказательства вины: свидетельства доктора, услышавшего резкий запах миндаля; записи фармацевта, продавшего женщине яд; рассказ близкой подруги, которой подсудимая жаловалась на проблемы в семейной жизни.
Может, улики были и косвенными, но вполне убедительными. Я предоставил суду правду, но её театральное представление всё разрушило. Я больше ничего не мог сделать.
Я начал тяжело спускаться по ступеням, направляясь в сторону улицы Франклина.
Конечно, каким бы не был вердикт, я всё равно был бы в проигрыше. Даже если бы её признали виновной. Справедливость несовершенна. Никакой суд не сможет вернуть к жизни умерших. Как и не сможет изменить тот факт, что, в данном случае, судьба девятилетней девочки навсегда изменится после смерти отца и суда над матерью.
Важно лишь то, что эта женщина представляет угрозу в отдалённом — или не очень отдалённом — будущем.
Убьёт ли она снова?
Или её настолько напугает возможность знакомства с палачом и краткое заточение в тюрьму, что теперь она станет законопослушной?
Возможно.
Но я считал, что человеку, единожды совершившему преступление, гораздо легче решиться на второе. Я никогда не забирал чью-то жизнь, хоть и понимал, что из-за своей работы постоянно нахожусь в группе риска. Но это было чертой, которую я надеялся никогда не пересечь.
— Детектив! Детектив Зиль!
Звавший меня голос был громким и исполненным собственного достоинства. Меня пытался догнать сержант, и по его широкому, ещё детскому лицу скатывались бисеринки пота.
