Калейдоскоп - [14]

— Здравствуйте, — приблизился к ней Скудынь, не отрываясь от её удивленных глаз, обрамленных вверху пушистыми черными бровями. Она то и дело переводила взгляд со Скудыня вверх и опять на Скудыня.

— А директорша ушла?

— Ушла. Её к телефону позвали, — сказал Скудынь, останавливаясь возле неё.

— А вы кто?

— Я из милиции, — сказал ей Скудынь. — Насчет Пряхина.

— А что с ним? — не удержалась, чтобы не спросить Лепкова.

— Он умер, и мы хотели бы кое-что уточнить.

— Пройдемте, — повернулась к нему спиной Лепкова и свернула в соседнее помещение, также уходящее вниз. Это была сама котельная. Маленькая, большую часть которой занимал громадный угольный котел. Напротив стоял стол, сбоку стул, у одной из стен котла кем-то оборудованная лежанка, очевидно, для сна. Деревянная, из толстых широких досок. К котельной примыкало еще одно помещение, поменьше, почти до середины засыпанное каменным углем. В куче угля торчал черенок лопаты. На столе лежала раскрытая книга, рядом с книгой — очки, крупные, в пластмассовой оправе.

Скудынь посмотрел вокруг, решая, куда присесть.

— Да хоть сюда, — словно угадав его мысли, предложила ему стул Лепкова.

Когда Скудынь уселся, она тоже присела на лежак и произнесла:

— Так вы говорите, он умер, — сказала так, словно известие это принесло ей неизлечимую боль.

— Вы хорошо его знали? — спросил Скудынь, не затягивая возникшую паузу.

— Знала давно. Хороший был человек, добрый.

— Он пил?

Лепкова слегка пожала плечами.

— Как все. В последнее время, правда, какой-то не такой стал.

— В каком смысле? — спросил её, насторожившись, Скудынь.

— Ну, раньше если как запьет, так запьет, а потом, будто сам ни свой — ни грамма в рот. Что с ним случилось? Я одно время грешным делом думала, уж не стал ли он баптистом каким-нибудь, спросила его, а он вежливо так ответил: «Что вы, Женя», хотя на «вы» ко мне прежде никогда не обращался.

Скудынь посмотрел на Лепкову с сомнением: не фантазирует ли та случайно. Начиталась, небось, слащавых, фривольных романчиков и туда же — в идеализацию. Прямо какой-то положительный персонаж этот Пряхин.

— Так говорите, в последнее время на глазах изменился?

— То-то и оно, что на глазах: таким степенным стал, уважительным, даже несколько раз меня подменил. Говорил, мол, мне одно ночь топить, уж и посторожу (я тогда сторожем работала, в кочегарку недавно перевелась: тут теплее).

— А что еще особенного вы заметили в его поведении? — спросил Скудынь.

— Еще? — Лепкова на секунду задумалась, собрала на лбу складки. — Было еще. — Подняла на Скудыня глаза. — Я тогда сторожила в ночь. Спускаюсь к нему, чтоб погреться, гляжу: сидит он на табуреточке этой у раскрытой топки, втупился в огонь и не отрывается. Я поздоровалась, он не откликается, не отводит, значит, взгляда от огня. Я подумала, не заколдовал его ненароком кто? Только когда подошла, когда положила осторожно на его плечо руку, он вздрогнул так испуганно, посмотрел на меня непонимающими глазами, я думала, умру. Точно заколдованный.

Скудынь внимательно посмотрел на Лепкову.

— А потом?

— Потом? — опять замолчала она, будто вспоминая всё. — Потом отошел, вернулся, значит, на землю, глянул на меня и говорит: «Что ты, мол, Женя, тут делаешь?» А что я могла делать? Ясное дело — погреться зашла…

Скудынь подумал, что ничего не добавит к тому, что уже известно или станет известно Михайлову о Пряхине. Можно было дальше тут не сидеть. Но даже несмотря на это, Скудынь задал еще один вопрос:

— А Пряхин был женат?

— Нет, что вы, жена от него ушла недавно, кажется, с месяц или два назад. Может, чуть раньше.

— А детей у него нет?

— Нет. Какие дети? Остался один-одинешенек.

— Ладно, — поднялся со стула Скудынь, — спасибо за помощь.

— Да не за что. Нам что, наше дело маленькое, — сказала Лепкова, тоже поднимаясь с лежака.

— До свидания, — попрощался с нею Скудынь и растворился в темноте лестничного пролета.

В кабинете обо всем рассказал Михайлову.

— Не густо, — произнес, выслушав внимательно Скудыня, Михайлов.

— Я тебе пока не нужен? — спросил у него Скудынь. — У меня еще один отказной не закончен.

— Хорошо, заканчивай, я пока соберусь с мыслями и всё подытожу.

Скудынь выудил из ящика своего стола документы и принялся дорабатывать их. Михайлов погрузился в размышления.

Итак, что мы имеем? Ирина Дубовицкая находит на месте преступления калейдоскоп. Стоп! Какого числа датирована запись? Михайлов раскрыл дневник Дубовицкой. Второго сентября. С 28 августа она начинает вести свои записи. Еремеев умирает вечером 27 того же августа. Значит, калейдоскоп Дубовицкая находит на месте гибели Еремеева. То есть Еремеев был косвенно связан с этой игрушкой.

Я уже начинаю сочинительствовать, подумал Михайлов. Я из геометрически правильных блоков пытаюсь выстроить фантасмагорическое сооружение. Я предполагаю, что либо тот, кто стал виновником гибели всех этих людей, помешан на калейдоскопах и подбрасывал их всякий раз на место происшествия, либо найденный калейдоскоп один и тот же, по цепочке переходящий от одной жертве к другой. Чисто случайно. Сейчас достаточно выяснить, был ли у Еремеева калейдоскоп, и круг замкнется. Останется только понять, чем так примечателен этот калейдоскоп, что после того, как он попадал кому-либо в руки, человек менялся на глазах: начинал восторгаться нелепыми картинками внутри, как это делала Дубовицкая, или бросать совершенно пить, изменяя свой привычный обораз жизни и даже слагая оды неизвестному созданию, являющемуся в фантазиях, как это произошло с Пряхиным. Тут еще нельзя было дать однозначного ответа.