Как выйти из террора? Термидор и революция - [5]

Январь 2005 года

Предисловие

Памяти Релы,

моей жены и моего друга, моей любви

Это эссе родилось из неожиданности и изумления. Читая, в некоторой степени случайно, дневник, который вел во время Революции некий Селестен Гиттар де Флорибан, парижский буржуа, я дошел до страницы, где автор рассказывает, как в ночь с 9 на 10 термидора по Парижу ходил слух о том, что Робеспьер хотел провозгласить себя королем и даже вынашивал планы взять в жены заключенную в Тампле дочь Людовика XVI. Решив перепроверить этот слух, я выяснил, что, несмотря на всю абсурдность, он был весьма широко распространен и оказал определенное влияние на ход событий. Как такое могло случиться? В какой политический и ментальный контекст вписываются этот слух и его успех — на первый взгляд парадоксальный? Так я заинтересовался событиями 9 термидора, или, шире, термидорианским периодом, — тревожным и беспокойным.

10 термидора никто еще не знал и даже помыслить не мог, к чему приведет Революцию свержение «последнего тирана». Важность термидорианского периода заключается отнюдь не в изначальном политическом или идеологическом проекте, а в проблемах, с которыми столкнулись политики и которые они должны были решить. Насколько неуверенными и противоречивыми зачастую были их действия, насколько одни поступки влекли за собой другие, настолько же показательной даже в наши дни представляется последовательность самих проблем и их взаимосвязь. Что делать с переполненными тюрьмами? Кого — и когда — следует из них освобождать? Какую форму должно принять правосудие, «поставленное в порядок дня»? Какую степень свободы предоставить прессе? Как исправить политические, культурные и психологические последствия Террора? Как навеки покончить с Террором? Кто несет за него ответственность и необходимо ли покарать этих людей?

Все эти вопросы, касающиеся частностей, дополняют друг друга и поднимают одну большую проблему: как выйти из Террора? Приняв какие решения и какими путями? Какую политическую власть необходимо установить после Террора? Как навсегда предотвратить любой возврат к Террору? И наконец, как закончить Революцию и обеспечить Республике новую отправную точку? Таким образом, мои вопросы касаются термидорианского политического опыта, который обеспечил этому периоду длительностью в пятнадцать месяцев единство и оригинальность и который вписывается в общий политический опыт революции.

Я быстро понял, что этот список вопросов сопровождается другим, неотделимым от первого. Как победившие во II году революционная система символов и образов могла распасться за такое короткое время, всего за несколько месяцев? Какова иная система образов, антитеррористическая и антиякобинская, сложившаяся и вытесненная во времена Террора? Как только страх отступает, оно тут же набирает силу, надолго пятная своими навязчивыми идеями коллективную память. Ибо исчезновение страха и расширение свободы слова заставляют политических деятелей задавать неприятные вопросы: «Как это с нами могло случиться?» Как могла Революция, имея отправной точкой принципы 1789 года, прийти к тем формам Террора, которые были в ходу во II году? Можно ли было согласовать эти принципы с реальной историей? Другими словами, какой свет проливает Термидор на пройденный извилистый путь, на опыт и сущность Революции, на созданные ею политические институты и стоящую за ними ментальность?

Французская революция быстро стала моделью, своеобразной матрицей для более поздних революций. Можно было видеть, как их участники по очереди идентифицируют себя с жирондистами, якобинцами, санкюлотами... Они мечтали о своем собственном 14 июля и своем собственном 10 августа. Но никогда они не идентифицировали себя с термидорианцами, и мысль о собственном Термидоре преследовала их как кошмар.

Несомненно, этих вопросов для одной книги много, даже слишком много. Однако они по самой природе своей связаны, а эта книга — не более чем эссе, она приглашает к размышлению и не дает окончательных ответов.

Проблематика этой книги в общих чертах наметилась в ходе нескольких лекций в рамках семинара моих друзей, Франсуа Фюре и Моны Озуф, в Школе высших исследований по общественным наукам. Наш постоянный диалог, особенно интенсивный в ходе коллоквиумов на тему «Французская революция и современная политическая культура», чрезвычайно меня обогатил и очень мне помог. И за все, что они мне дали, мне бы хотелось их еще раз от всего сердца поблагодарить.

Неоценимо и то, чем это исследование обязано Жану-Клоду Фавезу, верному другу, моему основному собеседнику и первому читателю этой книги, его интеллектуальной требовательности и трезвости исторических суждений.

Эта книга посвящена моей жене; пока она еще была жива, ее присутствие и ее помощь ежедневно поддерживали меня и позволяли преодолевать большие трудности, которые лишь возрастали, по мере того как продвигался этот труд; после ее смерти память о ней заставила меня, несмотря ни на что, закончить работу над этим текстом.

Глава I Робеспьер-король...

«Сегодня, в понедельник, во второй половине дня, Робеспьер и 21 человек, участвовавший вместе с ним в заговоре, предстали перед Революционным трибуналом, который утвердил им смертные приговоры: поскольку они были поставлены вне закона, не было необходимости организовывать судебный процесс. Было решено, что их казнят на площади Людовика XV, ныне площади Революции. Их везли туда по улице Сент-Оноре, и повсюду народ, с негодованием осознавший, как они его обманывали, осыпал их оскорблениями. Им отрубили головы в 7 часов вечера. В 24 часа все было кончено; и едва ли те, кто хотел перебить 60 тысяч человек в Париже, ожидали, что умрут столь быстро. Вот как Господь погубил негодяев в тот самый момент, когда они претворяли в жизнь свои планы.